Дальнейшие похождения Остапа Бендера

Все трое были в радужной уверенности, что именно так и будет выполнено обещанное.

С приездом непревзойденного автомеханика Киевское отделение ДОЛАРХа приобрело настоящий вид государственного учреждения. У дверей правления теперь постоянно дежурила, сверкая лаком, машина. Конечно же, это была не новая, но еще довольно не старая «изотта-фраскини», которую компаньоны купили по случаю отъезда за границу какого-то иностранного специалиста, давшего объявление в газете.

Главный оценитель машины с пристрастием осмотрел ее перед покупкой, завел мотор, прислушиваясь, а затем, с душевным трепетом, сев за руль, проехал несколько кругов по улице. Вытерев лицо, вспотевшее от волнения, Козлевич заявил:

— Аппарат хороший, братцы, — и покупка тут же состоялась.

— Сделаем, камрады, выезд на природу, — предложил Остап.

— А голыми танцевать не будете? — счастливо рассмеялся Козлевич, напомнив им Арбатов.

— Ни в коем случае! — понял шутку Остап. — Правда, Шура?

— Как можно, командор, Адам Казимирович! — давясь смехом ответил Балаганов.

И вот «изотта-фраскини» помчалась по Брест-Литовскому проспекту в сторону Святошино. Великий комбинатор, а за ним и его друзья, опьяненные лихой ездой, закричали:

— Гип-гип, ура!

Был предпасхальный период в жизни Киева. И хотя власти не только этот Светлый праздник не отмечали, но притесняли и осуждали тех, кто чтил эту бессмертную дату. Вели рьяно антирелигиозную пропаганду. А тех, кто изготовлял принадлежности и даже свечи для церкви строго наказывали.

Но приближение Святой Пасхи чувствовалось во всем. И хотя предстояли ленинские субботники, но киевляне уже мыли окна, белили стены домов, красили двери и заборы, убирали дворы и подметали улицы. А базары и нэпманские магазины переполнялись людьми, делающими предпраздничные покупки, чтобы отметить день Воскресения Христа.

Стояли теплые весенние дни. Цвели каштаны, сирень украсилась белыми, фиолетовыми и лиловыми душистыми кистями. Яблони вспенились белым цветением, и на смену лесным фиалкам пришли ароматные букетики ландышей. А там, где уже зацвели липы, медоносный запах пьянил прохожих, напоминая, что праздничная весна прочно обняла город своим благоухающим цветением. Покрыла землю в парках, садах и на днепровских склонах яркой зеленью, дышащей свежестью.

В церквях и соборах, которые еще не закрылись властями, шла подготовка к ночной литургии.

Балаганов заявил своим друзьям, что он непременно отстоит Всенощную и убеждал Козлевича присоединиться к нему.

— Если я и верующий православный, Адам Казимирович, то вы после охмурения вас ксендзами в Черноморске, неужели стали-таки безбожником? — спрашивал перевоспитанный церковью в честного гражданина.

— Да как вам сказать, Шура, — отвечал Козлевич. — В душе я верую, а вот тем, которые только и смотрят как бы потянуть с меня деньги и использовать в своих корыстных целях, не верю ни на грош.

— Да, Адам Казимирович, под видом служителей церкви дурят православных. Но таких кучка людей. И я, дорогой наш автомеханик, все же приглашаю вас.

Остап в таких разговорах не участвовал. Все свободное время он просиживал в библиотеке ВУАКа, выписывая нужные сведения об археологических раскопках, о местах древних захоронений, курганов. Изучал перечни ценных экспонатов, найденных экспедициями. Монеты, сосуды, украшения и другие изделия древних.

Наступил последний вечер великого предпасхального поста. К удивлению Балаганова Козлевич вдруг изъявил желание идти с ним во Владимирский собор и посмотреть, что там готовится к празднованию.

В соборе людей было мало. Освящение пасхальных куличей, крашеных яиц и скоромной снеди еще не проводилось. Горожане, которые в душе верили в бога и праздновали Светлый День Пасхи, идти в церкви не все решались. Опасались осуждения и даже преследования на своих государственных работах и службах.

Внутри собора свечи не горели. Ждали двенадцати часов ночи, когда митрополит трижды провозгласит: «Христос воскрес». Тогда загорятся свечи под веселый перезвон колоколов и многоголосый дружный хор певчих. А затем митрополит пойдет со своей свитой священнослужителей крестным ходом вокруг собора. Трижды обойдет его под пасхальные радостные возгласы народа и неумолкающие колокольные звоны.

Побывав внутри, Балаганов и Козлевич обошли собор снаружи, а затем уселись на свободную скамью во дворе. Молчали, наблюдали за нарастающим потоком богомольных людей, идущих в собор.

К друзьям-компаньонам подсел старик с благообразной бородой, с непокрытой головой, отчего завитушки его седых волос играли от дуновения ветерка. На нем была, если не новая, то хорошо постиранная и выглаженная косоворотка кремового цвета и полосатые брюки. Сандалии были одеты на босые ноги. Он вздыхал, покашливал и, наконец, обратился к сидящему с ним рядом Балаганову.