Дальнейшие похождения царевича Нараваханадатты

Тем временем в Кошале случилось так, что Камалакара заболел — напала на него лихорадка, и забирала она его через каждые четыре дня. Перепугалась, видя это, мнимая Хансавали, Канакаманджари, и подумала тогда: «Одного только я боялась — что Ашокакари может выдать мою тайну. А тут другая беда явилась. Рассказывал мне прежде повелитель, что когда отец Хансавали мучился от лихорадки, то исцелило его одно прикосновение руки дочери. Ну, как теперь, когда самого Камалакару лихорадка терзает, вспомнит он об этом? Нет ведь у меня такой силы — обнаружится все, и погибну я! Рассказывала мне, правда, одна йогини о заклинателе лихорадки — что, если умилостивлю его, этого погубителя лихорадки, по всем правилам? А для этого убью я как-нибудь Ашокакари, потому что, только если умилостивить его, принеся в жертву человеческие внутренности, выполнит он мое желание. И лихорадка у царя пройдет, и Ашокакари не будет — от обеих бед разом избавлюсь! Иначе не могу я быть спокойна!».

Рассудив так, рассказала она Ашокакари, что задумала совершить жертвоприношение, но не сказала, что для этого нужно убить человека. Та согласилась ей помочь и собрала все необходимое для такого жертвоприношения, и Канакаманджари, отпустив под каким-то предлогом слуг, вышла во мраке ночи, тайком, через черный ход из антахпура. Отправилась она, держа меч в руке, в заброшенный храм Шивы, где стоял только лингам. Войдя в храм, заколола она мечом козла, омыла его кровью лингам, принесла ему жертву козлиным мясом и повесила на него гирлянду из внутренностей козла. Затем особо почтила она лингам, возложив на его вершину лотос козлиного сердца, окурив сожженными козлиными глазами, и принесла ему в жертву голову козла. Обмазала она и алтарь кровью и сандалом, а желтой краской изобразила на нем лотос с-восемью лепестками и в середине его соком раздавленного плода манго нарисовала демона лихорадки— трехногого и трехглавого, держащего вместо оружия пепел в горсти, а на лепестках лотоса поместила она все семейство демона и тогда призвала его, произнеся заклятие.

После этого, вознамерившись совершить жертвоприношение человеческими внутренностями, сопровождаемое омовением, возлиянием и прочими церемониями, как это она задумала раньше, обратилась Канакаманджари к Ашокакари:

«Теперь, подружка, соверши поклон перед божественным, приникни всем телом к земле, и благо тебе будет!» Когда же та, злосчастная, проговорив: «Так тому и быть», распростерлась на земле, Канакаманджари ударила ее мечом.

Но случилось по воле судьбы так, что только слегка задел меч плечо Ашокакари, и та, перепуганная, вскочила и побежала. А увидев, что Канакаманджари гонится за ней, завопила: «Спасите! Спасите!» И тотчас же кинулись к ней на помощь городские стражники, оказавшиеся поблизости. Увидели они разъяренную Канакаманджари с мечом в руке и, думая, что это ракшаси, ударами мечей обратили ее в почти мертвую, а после этого, узнав из уст Ашокакари, как и что было, доставили обеих на царский двор.

Встревожился раджа Камалакара, когда ему обо всем доложили, и велел привести к нему и жену подлую и ее приятельницу, а когда притащили их, то и от страха, и от жестоких ран покинула Канакаманджари жизнь. И тогда царь, тяжко удрученный всем виденным, спросил у раненой Ашокакари: «Скажи мне, что это значит? Не бойся» Рассказала она ему обо всем с самого начала, и в том числе о жестоком обмане, совершенном Канакаманджари. Когда понял Камалакара суть происшедшего, был он этим сражен и горько сетовал: «О, как жестоко обманут я был этой мнимой Хансавали! Глупец, своей рукой спаливший дорогую Хансавали! Эта злодейка, хоть и стала царицей, но пожала плоды своего злодейства, обретя такую смерть. Но как я, словно младенец, обманулся внешностью и принял за алмаз кусок плохо сваренного стекла, недоумок! Как не вспомнил я, что для исцеления от лихорадки достаточно прикосновения руки Хансавали— ведь об этом Вишну говорил ее отцу!»

И о том вспомнил Камалакара, что сказал Вишну Мегхамалину: «Обретет Хансавали супруга, но придется ей претерпеть немного мучений!» А божественное слово, объявленное ее отцу, не может быть ложным! «Видно, где-то и как-то живет она, — решил он. — Разве кто-нибудь и когда-нибудь знал сокровенные пути судьбы, неисповедимые, как и пути женской души? Нет, никто мне теперь не поможет, кроме поэта Маноратхасиддхи». Подумав так, велел царь отыскать и позвать к нему лучшего из поэтов. А когда прибыл тот, так спросил его: «Почему это не видно тебя во дворце, дорогой и почитаемый нами? И где сбываются, Маноратхасиддхи, заветные желания тех, кто обманут плутами?»