Дальневосточные соседи

Существует представление, что необжитые места остались лишь на самом северном из четырех главных японских островов – на Хоккайдо. Но «японская Сибирь» не только там. Она всюду. Чтобы увидеть ее, достаточно лишь отклониться от цепочки перенаселенных человеческих муравейников на восточном побережье, образующих Тихоокеанский индустриальный пояс.

Там глазам открывается лесная глушь, реки, пенящиеся водопадами, ширь альпийских лугов, вулканические озера, дремлющие среди вековых елей. Таковы северо-восточная и центральная части Хонсю, таковы юг Сикоку и юг Кюсю.

Порой даже не верится, что находишься в той самой стране, где города и поселки слились воедино, где борозды полей упираются прямо в заводские корпуса, где о тесноте напоминают даже сиденья в автобусе и кресла в кинотеатре, даже двери, которые не отворяются, а раздвигаются.

Однако границы этой малознакомой иностранцам Японии очень запутанны и извилисты. В отличие от Италии с ее четким разделением на индустриальный север и аграрный юг, экономические зоны здесь как бы совмещены и перемешаны. В подобном же противоречивом соседстве находятся два лица Японии: скученность и простор.

Площадь Японии не так уж мала. Это полторы Англии. Однако японская земля на пять шестых состоит из почти не пригодных для освоения горных склонов. Как говорят в Стране восходящего солнца, «горы и море теснят земледельца». Теснота здесь бросается в глаза прежде всего потому, что половина населения сгрудилась на двух процентах территории страны – на узкой полоске тихоокеанского побережья.

Казалось бы, бурное индустриальное развитие послевоенных десятилетий должно было привести к более равномерному размещению производительных сил, к освоению необжитых мест. Однако происходит обратное. Именно там, где людей много, население растет быстрее всего. Там же, где их мало, оно уменьшается.

Обезлюдевшая глубинка

Обостряющаяся перенаселенность Тихоокеанского индустриального пояса породила диаметрально противоположную беду: глубинные районы, на долю которых приходится около половины сельскохозяйственных ресурсов страны, все больше страдают от недонаселенности.

Казалось бы, что человек, ставший куда более сильным в своем противоборстве с природой, способен далеко превзойти своих предков в освоении родной земли. Однако хотя в стране имеется лишь шесть миллионов гектаров пашни, японское крестьянство почти не осваивает новых земель.

Посевные площади сокращаются. И не только от того, что их съедает бесконтрольный рост городов и промышленное строительство. Даже освоенные земли, даже поля, которые возделывались многими поколениями, все чаще оказываются заброшенными, ибо их некому обрабатывать.

Крестьяне сознают, что и в родных местах можно многое сделать, дабы поднять доходы. Но чтобы осваивать горные склоны, создавать сады, парниковые хозяйства, свиноводческие или птицеводческие фермы, нужны деньги. А когда весь капитал состоит из пары мозолистых рук, приходится исходить из того, что в цехе или на стройке можно заработать больше, чем на поле. Доля рабочей силы, занятой в сельском хозяйстве Японии, за последние несколько десятилетий сократилась с 13 до 3 миллионов человек.

В Японии выше земледельцев были лишь самураи

Рис – всему голова.

Пора пробуждения природы дает о себе знать на Японских островах не только буйным цветением сакуры, но и превращением императора в хлебороба.

Возле императорского дворца издавна существует крохотное рисовое поле. Монарх собственноручно возделывает этот клочок земли. В один из весенних дней высаживает на нем кустики рисовой рассады. А осенью, опять-таки своими руками, пожинает сноп, обмолачивает его и приносит зерно в жертву богине Солнца Аматэрасу – прародительнице императорской династии.

Древний обычай имеет глубокий смысл. Его цель – возвеличить труд рисовода. Сословие земледельцев в феодальной иерархии стояло на втором месте, выше крестьян были только воины, то есть самураи. Так что рисовод в Японии занимал в обществе более высокое место, нежели банкир или владелец универмага.

В Стране восходящего солнца рис – всему голова. Не будет преувеличением назвать его не только основой японского быта, но и ключевым фактором формирования национального характера. История японской цивилизации не знала ни охоты, ни скотоводства. Это страна рисовой культуры. Ее истоком явилось выращивание риса на террасах поливных полей, разбитых по склонам холмов.

Содержать в порядке такую систему можно только сообща. Именно здесь коренится генетическая склонность японцев к коллективизму, стремлению реализовать себя не как личность, а как часть сплоченной группы.

Итак, земледельцев, а точнее сказать, рисоводов в Японии с древних времен чтут как «второе сословие». Однако в условиях послевоенного экономического чуда само его существование оказалось под угрозой. Сельские районы обезлюдели, земледелие практически стало «занятием дедушек и бабушек».

В тени от гор