«Бывали дни, когда наша страна находилась в еще более тяжелом положении. Вспомните 1918 год, когда мы праздновали первую годовщину Октябрьской революции. Три четверти нашей страны находились тогда в руках иностранных интервентов… Четырнадцать государств наседали тогда на нашу страну. Но мы не унывали, не падали духом. В огне войны организовали тогда мы Красную армию и превратили нашу страну в военный лагерь. Дух великого Ленина вдохновлял нас тогда на войну против интервентов. И что же? Мы разбили интервентов, вернули все потерянные территории и добились победы.
Теперь положение нашей страны куда лучше, чем двадцать три года назад. Наша страна во много раз богаче теперь и промышленностью, и продовольствием, и сырьем, чем двадцать три года назад. У нас есть теперь союзники, держащие вместе с нами единый фронт против немецких захватчиков. Мы имеем теперь сочувствие и поддержку всех народов Европы, попавших под иго гитлеровской тирании. Мы имеем теперь замечательную армию и замечательный флот, грудью отстаивающие свободу и независимость нашей Родины. У нас нет серьезной нехватки ни в продовольствии, ни в вооружении, ни в обмундировании. Вся наша страна, все народы нашей страны подпирают нашу армию, наш флот, помогая им разбить захватнические орды немецких фашистов. Наши людские резервы неисчерпаемы. Дело великого Ленина и его победоносное знамя вдохновляют нас на Отечественную войну так же, как двадцать три года назад.
Разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких захватчиков?»
Впервые за последние годы Сталин напомнил о примере наших предков – великих русских полководцев – и тут же провозгласил:
«…Пусть осенит нас победоносное знамя великого Ленина!»
В суровый час Сталин не просто поднял в народе чувство патриотизма, он связал это чувство с именем Ленина. И появился новый прилив энергии, новые силы, еще более окрепла вера в наше правое дело, за которое человеку не страшно пойти на смерть…
Вскоре после праздника 24-й годовщины Октября, после памятного парада, у командующего ВВС вдруг начала работать комиссия, на которую вызвали и меня. Среди других я встретил здесь Л. А. Горбацевича – начальника Управления дальнебомбардировочной авиации ВВС, генералов И. Т. Спирина, А. В. Белякова, Владимира Коккинаки. Мне предложили доложить о составе дивизии, о количестве полков, о командирах, дать им характеристики. Будучи вызван вторично, я попал на обсуждение, что должны делать полки, какие выполнять задания. Жигарев потребовал справку, кто из командиров соответствует своей должности и кто не соответствует, кого оставить на месте, кого убрать. Я доложил, что весь командный состав дивизии на месте, в том числе командиры полков.
– И с дивизией разберемся, – многозначительно сказал Жигарев. – Если вопросов нет, командиров полков можно утвердить.
Вопросов не последовало. Я был отпущен. Звонков из Ставки в течение двух дней не было. Дивизия продолжала свою боевую работу по имеющимся заданиям.
Потом неожиданно позвонил А. И. Шахурин, поинтересовался, «как идет жизнь», спросил, какие у меня отношения с Жигаревым. Я ответил, что живем и работаем потихоньку, как говорят, слава Богу. Что касается отношений с Жигаревым, то он командующий, а я командир дивизии – вот и все.
Вскоре позвонил Верховный главнокомандующий. Спросил, как дела. Я доложил о ходе выполнения поставленных им задач.
– Ну, что собираетесь делать дальше?
– Дальше думаю сдавать дивизию и жду преемника, товарищ Сталин.
По длительному молчанию я понял, что он такого ответа не ждал и мог принять это за дерзость.
– Вы можете сейчас приехать? – как обычно спокойным голосом спросил Сталин.
– Могу, товарищ Сталин, – ответил я.
– Ну, что у вас там случилось? – спросил Сталин, когда я к нему явился. В кабинете также находился Г. М. Маленков.
Кратко доложил суть дела. Решалась, как я понял, судьба нашей дивизии. Что с ней собирались делать? На комиссии со мной разговаривали как с человеком, который уже не имеет к ней прямого отношения.
– …Поэтому я и ответил вам, товарищ Сталин, что собираюсь сдавать дивизию.
– Вот оно что!
В его тоне было то ли удивление, то ли ответ на свои же мысли.
Пройдясь немного, Сталин круто повернулся:
– С этим пора кончать. Вместе с Маленковым подготовьте документ о подчинении вашей дивизии непосредственно Ставке и об изъятии ее из ВВС. Что нужно, дайте мне на подпись. Впредь все вопросы будете решать здесь. Скажите об этом Жигареву.
Получив дополнительные задачи, я был отпущен. Так решилась последующая судьба дальних бомбардировщиков. Жигареву я не звонил, от него звонки также прекратились. Я понял, что он обо всем поставлен в известность. Что думал он делать с дивизией, какие имел планы, для меня так и осталось неизвестным.