Дальняя бомбардировочная... Воспоминания Главного маршала авиации. 1941-1945

— Постановлением Совнаркома мне, как шеф-пилоту Аэрофлота, определено четыре тысячи рублей в месяц, [25]— несколько озадаченно ответил я.

— А сколько получает командир авиационного полка? — спросил Сталин, обращаясь к наркому обороны Маршалу Советского Союза Тимощенко.

— У нас такого оклада и нарком не получает. Командир полка получает у нас тысячу шестьсот рублей, — ответил маршал Тимошенко.

Стало тихо.

— А сколько же вы вообще зарабатываете? — спросил Сталин. Разговор принимал неприятный для меня оборот.

— Товарищ Сталин, я за деньгами не гонялся и не гонюсь. Положено тысячу шестьсот рублей — буду получать такой оклад.

— А все-таки, сколько вы зарабатываете?

— Много, — ответил я несколько повышенным тоном и умолк.

Мне было неприятно и обидно, что столь хорошо начавшийся разговор об организации полка вдруг переключился на меркантильные, второстепенные, как я считал, вопросы.

Я почувствовал, что мой ответ воспринят присутствующими неблагожелательно. Сталин ходил молча, покуривая трубку. Поравнявшись со мной, он остановился и спокойно сказал:

— Ну вот что, вы, как командир полка, будете находиться на казенных харчах, вас будут задаром обувать и одевать, у вас будет казенная квартира. При всем этом, видимо, целесообразно оставить вам получаемое жалованье. Зачем обижать человека, если он идет на ответственную, серьезную работу? Как, товарищи? — обратился он к присутствующим.

Послышались голоса: «Правильно, правильно!»

— Вы удовлетворены? — спросил он, обращаясь ко мне.

— Конечно, вполне удовлетворен, товарищ Сталин.

— Ну вот и хорошо. Пора уже вам одеваться в военную форму и приступать к работе. Форму вам шьют?

— Наверное, скоро сошьют, — ответил я.

Приказа о моем назначении и присвоении мне воинского звания еще не было, поэтому и формы не было, но говорить об этом Сталину я постеснялся. К тому же я испытывал естественное чувство неловкости от такого внимания ко мне. Позже я узнал, что дело было не во мне, что у Сталина было в обычае не только спрашивать с людей, но и заботиться о них. Мне, например, пришлось быть свидетелем такого случая. В 1942 году промышленность перебазировалась на восток, но не все ладилось в ее организации. Плохо шли дела с программой на одном из танковых заводов.

Обсуждался вопрос: что делать? Кто-то из товарищей предложил послать туда директором завода одного из замнарко-мов, сильного организатора, который сумеет выправить положение.

Сталин спросил:

— Сколько получает директор завода?

Ему назвали сумму.

— А замнаркома?

Оказалось, намного больше.

— Семья у него есть? Последовал утвердительный ответ.

— Как же вы его будете посылать директором завода и снижать его зарплату, если он хороший работник?

— Он коммунист и обязан выполнять решения.

— Мы все не эсеры, — заметил Сталин. — А со своей должностью он здесь справляется?

— Вполне.

— А вы говорили ему, что хотите рекомендовать его на должность директора завода?

— Нет.

Наступила длительная пауза. Наконец Сталин заговорил:

— Вот у нас есть некоторые господа коммунисты, которые решают вопросы так: раз ты коммунист, куда бы тебя ни посылали, что бы с тобой ни делали, кричи «ура» и голосуй за Советскую власть. Конечно, каждый коммунист выполнит любое решение партии и пойдет туда, куда его посылают. Но и партия должна поступать разумно. [46] Вряд ли тот или иной коммунист будет кричать «ура», если вы бросите его на прорыв и за это сократите ему жалованье в два раза, хотя вам он об этом, возможно, ничего и не скажет. Откуда вы взяли, что мы имеем право так поступать с людьми? Видимо, если мы действительно хотим поправить дело, целесообразно все блага, которые он получает здесь, оставить его семье, а его послать на завод, и пусть там работает на жалованье директора завода. Поставит завод на ноги — вернется обратно. Думается, при таком решении и дело двинется, и энергии у человека будет больше.

Но вернемся к эпизоду, связанному с моим назначением.

— Разрешите идти? — спросил я Сталина, полагая, что все уже выяснено.

— Подождите.

Спустя некоторое время большинство присутствующих разошлось. Осталось несколько человек, в том числе Молотов, Маленков, Микоян.

Немного походив, Сталин остановился возле меня и сказал:

— Вам, как и всякому военному, нужно твердо знать, для чего, для каких операций вы будете готовить кадры, поэтому я хочу кое-что вам сказать.

Он подошел к карте. Я последовал за ним.

— Вот видите, сколько тут наших противников, — указывая на западную часть карты, сказал Сталин. — Но нужно знать, кто из них на сегодня опаснее и с кем нам в первую очередь придется воевать. Обстановка такова, что ни Франция, ни Англия с нами сейчас воевать не будут. С нами будет воевать Германия, и это нужно твердо помнить. Поэтому всю подготовку вам следует сосредоточить на изучении военно-промышленных объектов и крупных баз, расположенных в Германии, — это будут главные объекты для вас. Это основная задача, которая сейчас перед вами ставится.

Уверенный, спокойный тон Сталина как бы подчеркивал, что будет именно так, а не иначе. О договоре, заключенном с Германией, не было сказано ни слова.