Дальняя буря

И снова он сказал не то Она вырвалась и отошла за изголовье кровати, воздвигнув между собой и Дэниелом надежную преграду.

— Мой выбор хорош, как и любой другой, Дэниел. Я буду старательно и честно трудиться. И содержать себя, не завися от милости других людей.

Дэниел понял, что желание Сьюзан стать монахиней вполне логично. Оно было обдуманным и сознательным. Она была права. Ее работа вместе с сестрами будет плодотворной.

Но эта мысль была ему нестерпима. Если Сьюзан примет тяжелый устав ордена, грубая, бесформенная одежда и монашеское покрывало вытравят из девушки остатки непосредственности и пылкости, еще сохранившиеся в ее душе, с той же неотвратимостью, с какой уничтожат ее мирской вид. Дэниел готов был убить себя за то, что не осознавал, что происходит, за то, что доверил Сьюзан заботам других вместо того, чтобы самому стоять на страже ее счастья. Она и так была лишена стольких радостей. Так почему же теперь хочет расстаться с теми, что еще суждены, и вести жизнь, полную ограничений?

Дэниел знал женщин, которые действительно находили утешение в религии, но Сьюзан это не подойдет. Он был убежден в этом. Этой девушке нужна другая жизнь. Ей необходимы веселье, смех и чувства. У нее должны быть дети — не ученицы, которые меняются каждый год, а свои собственные. Дэниел настолько отдался своей работе, своей адской жизни, что оказался слеп во всем, что касалось Сьюзан.

— Я хорошо справляюсь о своими обязанностями, Дэниел.

— Я знаю.

— Мне одной из первых послушниц доверили такую ответственную работу.

— Ты всегда была прекрасной учительницей. — И с нажимом добавил: — Но тебе нет нужды оставаться в ордене! Ты можешь поехать куда захочешь.

— Ты не понимаешь, — с горечью ответила девушка. — Ты не хочешь понять.

— Я пытаюсь! Черт побери, я и правда пытаюсь.

Дэниел коснулся щеки, шеи Сьюзан, желая ее успокоить, и ощутил хрупкость стоявшего перед ним создания. Ему захотелось сбросить с ее головы покрывало, чтобы узнать, сохранили или нет ее волосы тот огненный цвет. Но не смог. Иначе напугал бы ее окончательно. Безвольно опустил руки. Потом приложил ладонь к ноющему боку — боль не прекращалась весь день.

— Ты считаешь, что у меня не хватит сил для такого служения, да, Дэниел?

— Я думаю, что ты способна сделать больше, чем тебе может предложить монастырь.

— Я буду трудиться для Бога и его детей. Что может быть больше?

Дэниел двинулся к кровати.

— Ты не узнаешь целого моря чувств.

— С мужчинами?

— Да, с мужчинами!

— То, что я видела, — Сьюзан бросила на Крокера значительный взгляд, — заставляет меня думать, что я не много теряю. — Она отступала, пока не уперлась в стену. — Я много думала об этом. И все решила. Я поступаю осознанно.

— И у тебя нет никаких сомнений?

Она открыла рот, чтобы дать утвердительный ответ. Но слова не шли с языка. Разве она может солгать Дэниелу? Разве может солгать себе?

— Ты совершаешь ошибку.

— Это твое мнение.

— Я не позволю тебе сделать это.

— Почему? — Сьюзан оттолкнулась от шершавой каменной стены и, обойдя Дэниела, отошла в сторону, чтобы не чувствовать себя загнанной в угол. И не бояться. — Почему ты не можешь благословить меня?

Дэниел сделал глубокий вдох, взял себя в руки и посмотрел на Сьюзан.

— Там столько всего ждет тебя, Сьюзан. И ты знаешь это. Но вместо того чтобы взглянуть своим страхам в лицо, ты загоняешь их глубоко внутрь и запираешься в своего рода башне из слоновой кости, где люди не смогут напугать, обеспокоить или дотронуться до тебя.

— А ты главный знаток того, как следует жить?

Слова ужалили его. Больше, чем можно было предположить. Он опустил руку, которой держался за больной бок, и гордо выпрямился.

— Дэниел, прости меня. Я не хотела.

— Хотела. И ты права. — Он подошел к двери и взялся за ручку. — Вероятно, я пытался удержать тебя от ошибок, которые совершил сам.

— Не уходи!

Дэниел помедлил, прислонясь к косяку.

— Прощай, Сьюзан.

— Когда ты снова придешь?

Он встретил встревоженный взгляд, но его собственные глаза, скрытые тенью, остались непроницаемыми.

— Дэниел, между нами все должно остаться как прежде. Ты мой друг. И мне будет приятно видеть тебя, беседовать с тобой. Когда я приму постриг, тебе не придется пробираться сюда тайком.

Он покорно вздохнул:

— Думаю, что когда ты станешь монахиней, то не захочешь видеть такого человека, как я.

— Я всегда буду рада тебе, Дэниел.

— Возможно. Но я не смогу навещать тебя. Мне нестерпимо будет видеть тебя такой… — Тряхнув головой, Дэниел произнес: — Ничего. — Провел пальцем по ее щеке, оставив красную полоску. — Уже поздно. Тебе надо отдохнуть. — Он посмотрел на Сьюзан долгим, тяжелым взглядом, скрывая за ним разрывающее сердце сожаление, и собрался открыть дверь.

— Нет, Дэниел. Не уходи!

Она протянула руку, чтобы удержать его.

Ладонь коснулась крепкого тела.

Мужского тела.

Вздрогнув, Сьюзан отдернула руку. У нее словно открылись глаза, и она увидела, что Дэниел больше не мальчик, которого она обожала, а мужчина. Мужчина.

Она часто задышала, по спине пробежал холодок. Когда это случилось? Когда исчезли последние детские черты? Когда Дэниел стал мужчиной?