Дальняя гроза

Мишка расстроился. Как же так, он безоглядно уверовал в Гридасова, который полз столь отчаянно, убежденный в точности избранного им маршрута, и вот тебе результат этой слепой веры. Не понадейся на Гридасова так опрометчиво, Мишка и сам бы наметил ориентиры до цели и все было бы иначе. Но все это уже позади и ничего не поправишь. Мишка усиленно засопел, не зная, что предпринять.

— Ты не убивайся, Синичкин, — вдруг зашептал ему прямо в ухо Гридасов. — Я заплутал, я и выплутаюсь.

Гридасов успокаивал Мишку, но что-то в его голосе потеряло былую непробиваемую уверенность, и Мишка заметил, что любимая его присказка «солома-полова» теперь исчезла, будто все это говорил не Гридасов, а совсем другой человек.

Несмотря на обещание выплутаться, Гридасов недвижно, как убитый, лежал на земле. Мишка встревоженно сопел рядом. Он взглянул на небо, и мелкая дрожь холодной россыпью окатила его спину. Что-то уже поблекло в небе, тьма будто слиняла, и чем ближе к горизонту, тем светлее обозначалась узкая полоска, словно кто-то из глубины леса подсвечивал ее неровным, дрожащим светом.

— Светает... — прильнул Мишка к Гридасову.

И словно бы в ответ на этот возглас, тьму неба крутой, змеящейся дугой с шипеньем распорола осветительная ракета.

— Засекли? — только и успел спросить Мишка, намертво впечатываясь в землю.

Гридасов диковатыми глазами, казалось смотревшими из самой земли, пристально проследил за полетом ракеты и, когда она наконец погасла, хрипло и от души выругался.

— Товарищ командир! — с ошалелой радостью зашептал Мишка. — Я танк увидел!

— Где? — не двигаясь, жадно спросил Гридасов.

— Вот здесь, левее приблизительно ноль-сорок... — возбужденно доложил Мишка.

— Расстояние?

Мишка замялся, боясь ошибиться.

— Метров триста...

Гридасов наконец оторвался от земли и вгляделся туда, куда показывал Мишка.

— А и верно, он, паскуда... — обрадованно заключил Гридасов. — Он, миленок... Как же я тебя, родимый, проглядел? Молодчага ты, Синичкин!..

Эта внезапная похвала подействовала на Мишку столь ошеломляюще, что он едва не бросился к Гридасову, чтобы стиснуть его крепкими благодарными объятиями.

— Вперед! — тихо скомандовал Гридасов. — Теперь он наш, теперь он под нашу дудку плясать будет, солома-полова...

Они снова поползли, уже уверенные, но еще более осторожно, боясь, что немцы снова навесят над деревней осветительную ракету. Мишка так и не осознал, насколько близко они подползли к танку. Он начисто потерял ощущение и пространства и времени и, лишь когда слегка отрывал голову от земли, цепко всматривался в горизонт.

Сейчас, в эти минуты, он ненавидел с такой отчаянной силой, на какую только был способен человек, все, что могло нести с собой свет: предрассветную полоску над зубчатой кромкой леса, осветительную ракету, которую в любой миг могли снова выпустить немцы, и даже солнце, которое он так любил и которое олицетворяло собой и его детство, проведенное в солнечном Нальчике, и любовь к Раечке, и которое сейчас, если бы оно хоть краешком высунулось из-за леса, стало бы его самым смертельным врагом.

— Приготовь зажигалку, — прервал его взбудораженные, суматошные мысли Гридасов. — Сейчас мы его, миленка, пощупаем...

Гридасов рывком подбросил свое гибкое, послушное тело над землей, и Мишка не столько увидел, сколько ощутил взмах его руки с зажатой в ней гранатой, взмах, в который он вложил всю силу, ловкость и надежду. Чудилось, что он и сам в это мгновение не удержится на месте и полетит вслед за гранатой навстречу взрыву.

Громоподобный взрыв напрочь задавил тишину и тяжело обрушился на еще не пробудившуюся землю.

— Зажигалку!

Мишка не расслышал этого слова, по-петушиному выкрикнутого Гридасовым, но все же понял, что именно требуется от него, и стремительно протянул ему бутылку с горючей смесью.

Гридасов яростно швырнул ее в невидимый пока танк, и тут же над мрачной степью взвихрилось пламя.

— Горит! — заорал Мишка, вскакивая на ноги. — Танк горит! Гридасов, миленький, горит!

Гридасов схватил его за ногу и рывком бросил на землю.

— Щенок! — громыхнул Гридасов. — Автомат приготовь! Сейчас он огрызаться начнет!

Над взбудораженной, стонущей высотой снова огненным шатром повисла ракета, застрекотал пулемет. Мишка передернул затвор и удивленно смотрел на полыхающий танк. Трудно было осмыслить, что набросилось на темноту с большей яростью и что светит сильнее — горящий танк или ракета. Мишка вдруг снова различил крест церквушки, тот, что так поразил его на вечерней заре. Сейчас церковь была будто бы распятой на костре, и чудилось, что горит не танк, а этот впечатавшийся в предрассветное небо крест.