Дальняя гроза

— Мольберт и кисти — художнику господину Крушинскому! — раскатисто прогрохотал Волобуев. — Лучшие краски! Лучшую комнату! Усиленный паек! Десять метров холста! Первоклассного!

— Слушаюсь! — с превеликим усердием рявкнул поручик. — Мольберт, кисти, краски, комнату, паек, холст, — стремительно, как бы состязаясь со стрекотаньем пулеметной очереди, и в той же последовательности, как это было сказано Волобуевым, перечислил он. — Будет немедленно исполнено!

И тут же вылетел за дверь, создав у Крушинского впечатление, что никакого поручика в кабинете вовсе и не было.

— Видали, как у нас? — горделиво вознесся Волобуев, радуясь и умиляясь произведенному впечатлению. — У нас так: начальник повелевает — подчиненный выполняет — и радуется! — И добавил уже раздумчиво, с философским налетом: — А кому охота в окопах вшей кормить да пули на своей шкуре считать?

— Я же никогда в жизни не видел барона Врангеля, — не унимался Крушинский.

— Увидите, увидите. Главное — не переживать. И позировать он вам будет послушно. История требует, не мы грешные. Великая перспектива в жизни у Петра Николаевича, прямо-таки сногсшибательная, помяните мое слово. Истинный вождь! — И, слегка понизив голос, как бы доверяя Крушинскому сокровенную тайну, присовокупил: — Будущий государь всея Руси... Он, именно он! Остальные — калифы на час, не более того. А какое жизнеописание у него, я вам доложу, какой несравненный колорит! Не биография — восторг! Уникум! Это, знаете, чтобы от эскадронного до командующего корпусом вымахать, это полевой галоп!

Крушинский с нетерпением ждал окончания длинной тирады и все порывался встать и уйти. Волобуев это заметил.

— К делу, великий мастер, к делу! — весело воскликнул он и хлопнул ладонью по столу. — А чтобы дело спорилось, пока я вас с Петром Николаевичем не сведу, всенепременно выслушайте его жизнеописание. Нет, нет, — уловив нетерпеливый, загнанный взгляд Крушинского, попытался успокоить его Волобуев, — в самом сжатом, можно сказать, спрессованном виде. Телеграфной строкой. Время — деньги.

Волобуев уселся поудобнее, задумался. После недолгой паузы продолжал:

— А какая у него биография! В шестнадцатом командовал наследника цесаревича полком, что входил в состав Уссурийской конной дивизии генерала Крымова, назначался дежурным флигель-адъютантом к его императорскому величеству. Детство и юность провел на Дону. В японскую сражался в рядах Забайкальского казачьего полка... Человек неукротимой решимости! В тот самый день, когда ему стало известно, что верховным главнокомандующим назначен какой-то прапорщик Крыленко, он тут же решил оставить армию. Каково?

Волобуев снова передохнул, вытер пот со лба огромным платком.

— А вот вам конкретный фактик, послушайте. После Февральской было. Как-то казачки изволили ослушаться. Приказано было погрузить казачью бригаду в эшелон и направить в Одессу. А комитетчики — на дыбы. Петр Николаевич незамедлительно: подать автомобиль! И — в бригаду, самолично. Казачки толпятся во дворе штаба дивизии. Петр Николаевич к ним: «Здорово, молодцы казаки!» Молчат. Комитетчик наглеет: «Господин генерал, я должен вам заметить, что здесь нет ни молодцов, ни казаков, здесь есть только граждане». И что же думаете? Петр Николаевич спокойненько так произносит: «Вы правы, мы все граждане. Но то, что мы граждане, не мешает мне быть генералом, вам — комитетчиком, а им — молодцами казаками. Что они молодцы, я знаю, потому что водил их в бой, что они казаки, я тоже знаю, я сам командовал казачьим полком, носил казачью форму и горжусь тем, что я казак». И тут же — со значением: «Здорово еще раз, молодцы казаки!» В ответ — громовое: «Здравия желаем, ваше превосходительство!» Ну как?

Волобуев замолк и с видом победителя посмотрел на художника. Потом продолжал тоном заговорщика:

— На днях Петр Николаевич соизволит быть в одном общественном месте. В каковом точно — извещу вас позже. Очень даже необходимо вам его лицезреть. Чтобы настроиться. А пока что отдыхайте, набирайтесь сил и вдохновения. Без оного даже я работать не могу.

Волобуев хлебнул из хрустального стакана воды, тщательно вытер салфеткой по-женски яркие губы, повелительно нажал кнопочку. Влетел все тот же поручик.

— Голубчик, — просительно, будто к старшему по званию, обратился к нему Волобуев, — помогите мне.

— Мольберт, кисти, краски, комната, паек, — все готово, ваше высокоблагородие! — отчеканил поручик с той ошеломляющей радостью, какая означает, что достать все это и вообще все то, что прикажет полковник, — сущий пустяк и даже превеликое удовольствие.

— Спасибо, голубчик! Ты убежден, что господин Крушинский останется доволен?

— Так точно!