Дальняя гроза

— И правда, застужу, — опомнилась Анфиса, отшатываясь от него.

— Пойдем, пойдем, — торопливо позвал он, словно боялся, что она как внезапно появилась, так же внезапно и исчезнет в снежной тьме.

Они вошли в комнату, Тимофей подцепил из печки уголек, зажег фитиль. Коптилка неярко засветилась. Он поднес крохотное дрожащее пламя к самому лицу Анфисы, как бы желая удостовериться, что это именно она, а не какой-то другой человек. Но то была она! Она часто дышала ему в лицо, запыхавшаяся, счастливая, разгоряченная долгой ходьбой и легким морозцем.

— Ты?! — вскрикнул Тимофей.

— Живой! — опустошенно и потерянно сказала Анфиса и, качнувшись, опустилась на табуретку.

— Живой, куды я денусь, — приходя в себя, сказал Тимофей. — Да вот гляжу, и ты живая.

Анфиса всмотрелась в него, пытаясь по глазам прочитать его мысли.

— Не рад мне, Тимоша? — удивилась она.

Тимофей помолчал, потом ответил спокойно и вроде бы равнодушно:

— Рад — не рад, какая в том разница.

— Чует мое сердце, что не рад, — испуганно проговорила Анфиса и, бросившись к Тимофею, крепко обхватила его руками, прижалась всем телом.

— Чего об этом зря гутарить? — отвел взгляд Тимофей.

— Любый мой! — задыхаясь от нежности, прошептала Анфиса. — И где я только тебя не шукала... Не верю, что нашла...

— Шукала, да не там, где надо, — еще сильнее нахмурился Тимофей. — Когда хорошо шукают, так находят.

— Так все одно, нашла же, — жалобно сказала Анфиса. — Только не верю я, Тимоша, в свое счастье, убей меня, не верю. Неужто это ты?

Тимофей сел на кушетку, отчужденно отвернулся от Анфисы, будто ее и не было рядом.

— Ну хорошо, откроюсь тебе чуток. Только побожись, что никому ни единого моего словечка не перескажешь.

— Еще чего — божиться! — фыркнул Тимофей. — Ясное дело, никому не скажу.

Анфиса долго молчала, не зная, как ей начать. И наконец решилась.

— Красные меня к белякам послали, Тимоша. Можешь ты это понять? И там я что мне велели красные, то и сполняла.

Тимофей рывком обернулся к ней.

— И долго ты думала, как бы поскладнее сбрехать?

— Не веришь? — вскрикнула Анфиса.

— А как докажешь?

— Как же я тебе докажу, Тимоша? Только своей чистой душой.

— Ладно, спи, — коротко бросил он. — Утром поговорим. А за красных ты не прячься, у меня свидетели есть...

Он лег, устроился поудобнее и вскоре захрапел.

Анфиса лежала на краешке кушетки безмолвная, потерянная. Разве такой представляла она себе их встречу?

Полная дурных предчувствий, она задавала себе вопросы, не находя на них ответа. Что случилось с Тимошей? Может, у него другая женщина? Или кто-то наговорил на нее? Да и как ей теперь отвечать на вопросы Тимофея? Она то вдруг решалась открыться ему во всем, рассказать и о Шорникове, и об Илье, и о том, какие задания она получала от них и какие сведения передавала. И даже о Ксении. Но тут же обрывала себя, внушая, что не имеет на это права, недаром же Шорников не раз так строго предупреждал ее о сохранении тайны. Да и поверит ли он ей, даже если она ему во всем откроется? Ведь не может она ему доказать.

— Тимоша... — жалобно позвала она.

Но он захрапел сильнее, и Анфиса почувствовала, что он притворяется, не спит.

— Тимоша... — снова прошептала она. — Я же только на одну ночку... Сбежала я... Нельзя мне тут долго... Дознаются, и тебя погублю...

Тимофей не отвечал. Может, и в самом деле заснул. И она затихла, закрыла глаза...

Едва забрезжил рассвет, как Тимофей выметнулся из постели. Оделся, не глядя на Анфису, шагнул к двери, опираясь на костыль.

— Пораненный ты? — охнула Анфиса.

— А то не видишь! — грубо отрезал он.

— Да куда ж ты?

— Зараз возвернусь.

Он подошел к окнам, вытащил щеколды из запоров, отправился на улицу. Рывком пооткрывал ставни. За окнами, слегка припорошенный снегом, под низким чужим небом лежал просторный и тоже словно чужой выгон.

Тимофей вернулся в комнату с какой-то отчетливо видной по его лицу странной решимостью. Анфиса уже успела одеться и покорно сидела на кушетке, словно ожидая приговора.

— Гутарить будем при свете, — многозначительно заявил Тимофей. — Так, чтобы я глаза твои хорошо видел — остался в них стыд или весь испарился.

— Об чем ты, Тимоша?

— А то не знаешь об чем. Скажи, какая непонятливая!

— Ну и чем же я перед тобой провинилась, Тимоша, что ты уже и пожалковал, что приголубил меня?

Тимофей с неприкрытой усмешкой окинул ее с ног до головы, как бы говоря презрительно: «И чего придуряешься?»

— А вот это разговор длинный, — враз закипая ненавистью, накопившейся за долгое время разлуки, предупредил Тимофей. — А ежели ты торопишься к своим разлюбезным поручикам и прочему офицерью, так я могу и короче.

Анфиса враз сникла, румянец на щеках поблек, и она как-то сразу состарилась. Значит, уже наговорили ему, нашептали в уши, потому он и такой, совсем не похожий на ее Тимошу.

— Ясное дело, — обреченно промолвила она. — Только я ни в чем перед тобой не виноватая.