Дальняя командировка

На выходку Дениса и Филиппа Александр Борисо­вич отреагировал сдержанно. Нет, наказывать мерзавцев, естественно, надо, нет слов, но… Словом, детский сад какой-то. Поремский сдержанно посмеивался, не разде­ляя недовольства шефа. А Нинка, которая ухитрилась подслушать разговор, — та просто взвизгивала от востор­га, видать уже представляя, как она станет живописать подругам страдания мерзкого Сенькина. Но Филипп строго-настрого предупредил ее, что об этом не должна знать ни одна живая душа, иначе последствия могут быть самые печальные. Пусть они сами у себя в милиции раз­бираются, кто его наказал и за что.

Но это все происходило попутно, между делом. Поремский, решив, что, в самом деле, не стоит ребятам бе­жать ночью с докладом, быстро просмотрел добытые ими материалы на месте и захватил с собой с десяток прото­колов допросов пострадавших, а также копии их заявле­ний в правоохранительные органы, которые туда были переданы, но хода, естественно, так и не получили.

А завтра Галя должна была наконец встретиться со Светой, той самой невестой, над которой издевались милиционеры. Девушка по чистой случайности не по­кончила жизнь самоубийством, врачи держали ее теперь под постоянным наблюдением, и проникнуть к ней в больничную палату было практически невозможно. Но Гале удалось договориться с матерью Светы, чтобы наве­стить ее — под видом родственницы. Материал обещал быть, по мнению Гали, совершенно убийственным. Если только девушка согласится говорить.

Турецкий, мельком взглянув, сразу понял, насколь­ко сильны эти документы, в которых женщины и девуш­ки, безумно стесняясь и стыдясь своих собственных стра­даний, набирались мужества и писали о том, что твори­ли с ними озверевшие от водки и вседозволенности «блю­стители порядка». Причем писали, несмотря на то что по дворам регулярно ходил майор Сенькин со своими сотрудниками и всячески угрожал им невиданными ка­рательными санкциями, если о том станет известно тем, кто приезжает сюда якобы защищать пострадавших в милицейской акции. А на самом деле, все будет гораздо проще — гости уедут, и вот тогда на головы жалобщиков обрушится его праведная месть. И уже обычными штра­фами и предупреждениями никто не отделается. Он здесь власть! И от него зависит, жить им или влачить жалкое существование. Вот так, и ничуть не меньше.

Подобного рода заявления собирал и Володя Яков­лев — от избитых парней. Но с этими лицами у правоох­ранителей происходило проще. Либо просто били и бро­сали — якобы за оказываемое власти сопротивление, либо же забирали с собой, били там и предъявляли «най­денные» в карманах «улики» — малые дозы наркотиков и патроны. Те, кто соглашались и подписывались в про­токолах, отделывались побоями и штрафами, несоглас­ных оставляли в камерах И ВС.

Десятка полтора людей пострадало от действий дорожно-патрульных служб. Картина была фактически ана­логичная, а значит, и хорошо здесь отработанная. В ба­гажниках остановленных машин «находили» все те же «улики», после чего составлялись протоколы. Задержа­ния, мордобои, штрафы — короче, полный беспредел.

Подумал Турецкий и решил для себя, что на этом фоне мелкая месть майору кажется вполне справедливой и оправданной.

Вообще-то, порядочно уже зная Филю Агеева и бу­дучи знаком не понаслышке с его боевыми навыками и опытом, наработанным еще во время проведения боевых операций в Афганистане и на первой чеченской войне, Александр Борисович верил, что случайного «перебора» в его действиях не бывает. Все у него всегда выверено, как в швейцарских часах. Страшна ведь не пытка, страш­но ее ожидание, подготовка к ней — так он обычно гово­рит. И даже если жертва станет потом уверять, что испы­тала жесточайшие физические муки, необходимо и здесь проводить четкую границу: отделять физическую боль, как таковую, от сильнейшего психологического стресса, который обрушивается на человека, когда его допраши­вают знатоки своего дела «с особым пристрастием». Здесь куда больше всякого рода страшилок, нежели реальных мучений. Зато после подобных испытаний подвержен­ный им, как правило, стихает, никнет. Не совесть в нем вдруг пробуждается, а появляется реальное ощущение преследующего страха, что его подлость в конечном сче­те наказуема.

А эти мысли пришли Александру Борисовичу по ходу того, как он прослушивал запись допроса майора Сенькина. Просто изумительный по своей откровенности получился материал, если бы его еще и можно было хоть как-то использовать. Но к сожалению, признательные показания, полученные незаконным образом — с помо­щью угроз для здоровья и жизни, и уж тем более пыток, — в суде в качестве доказательств приняты не будут.

Правда, майор раскрыл перед ними еще один аспект проведенной здесь зачистки, ее подноготную, — вот, по­жалуй, и все. И если этой информацией воспользоваться с умом и точно по адресу, можно попытаться получить и сами доказательства. Так что, наверное, ребята продела­ли небесполезную работу.