Дальние края

На обратном пути Минь рассказала, что завтра утром она уезжает отдыхать в Шам-шон[30], и пригласила Хоа сегодня на вечер самодеятельности, посвященный проводам двенадцати детей госхоза, уезжающих к морю. Там соберется вся детвора и будет очень весело.

— Как? — удивилась Хоа. — Ты завтра уже уезжаешь?

— Да. Но ненадолго, мы через десять дней вернемся.

— Вчера только познакомились и уже расстаемся, — огорчилась Хоа.

— Знаешь, Хоа, я буду скучать по тебе. Ты приходи на наш вечер, ладно?

Она покачала головой:

— Я ведь не одна, у меня Ни Ай. И потом, я стесняюсь: кроме тебя, я там никого не знаю. Да и какое это веселье — проводы? Я в Хайфоне тоже никого из подруг не провожала.

— Приходи. Я тебя познакомлю со всеми, с нашим отрядом. И ребята, что приехали к нам сюда на каникулы, как и ты, тоже придут. Нгок, тот длинноногий из библиотеки, явится непременно. Он здесь уже третье лето и участвует во всех наших отрядных делах.

— Ну, мы с ним люди разные…

По правде говоря, Хоа с самого своего приезда в госхоз только и мечтала о том, как она встретит здесь друзей-пионеров, повяжет на шею красный галстук и придет на собрание отряда. Но когда Минь пригласила ее, Хоа вдруг застеснялась, решив, что она здесь чужая и ни с кем не знакома. А услыхав еще о Нгоке, она сразу решила: не пойду! Она ведь не такая, как этот Чан Хынг Дао, чтоб выставлять себя перед всеми напоказ.

Откуда ей было знать, что вечером все сложится по-другому.

Когда дети собрались на площадке перед клубом и стали громко петь и веселиться, Няй тотчас потребовала, чтобы Хоа отвела ее туда, где музыка. Хоа и сама теперь была бы не прочь взглянуть на ребят и послушать песни. Но делать нечего: раз уж она сказала Минь, что не придет, надо сидеть дома… Зато отговорить Ни Ай было очень трудно.

— Прошу тебя, миленькая, давай останемся дома, — умоляла Хоа. — Мне неловко, я никого из них раньше в глаза не видела. Потом я познакомлюсь с ними, и мы будем вместе петь и играть… Честное слово, я стесняюсь…

Но Ни Ай отвечала одно:

— Пошли!

Тогда Хоа решила отправить ее на вечер с кем-нибудь другим, но она наотрез отказалась от провожатых и горько рыдала во дворе.

— Вот видишь, Няй, — сказала Хоа, — я тебя всегда жалею, а ты не хочешь хоть раз меня пожалеть.

— A-а, опять называешь меня Няй!

Она давно уже не возражала против этой клички, но сейчас заупрямилась снова.

— Ни Ай, Ни Ай… Просто, я оговорилась.

В конце концов Няй победила. Она заставила Хоа подвести ее прямо к площадке, где собрались ребята. Но тут у нее вроде проснулась совесть, и она согласилась спрятаться за молодыми кофейными деревцами и оттуда любоваться заманчивым зрелищем.

Всего на вечер собралось человек тридцать. «Значит, здесь довольно много ребят», — подумала Хоа. Она уже больше не считала себя одинокой в этом «взрослом» мире.

Чего-чего, а талантов на этом вечере было хоть отбавляй. Девочка по имени Лан спела народную песню и раскланивалась теперь, как настоящая артистка… «У нас, в шестом „Б“, с нею никто не сравнится», — подумала про себя Хоа.

И тут на сцену поднялся Нгок — Чан Хынг Дао. Сегодня лицо его украшали очки. И вообще он разоделся в пух и прах: новые длинные брюки, наглаженная рубашка. Левой рукой он прижимал к груди какую-то книгу в твердой обложке. Он ловко отвесил поклон, приветствуя всех собравшихся. «Интересно, какой у него будет номер?» — насторожилась Хоа.

— Я прочитаю вам, — громко сказал Нгок, — отрывок из поэмы То Хыу[31] «Партии тридцать лет». Для То Хыу творчество всегда было революционным оружием. В этом секрет популярности его поэзии…

Наверно, это свое вступительное слово он вычитал из какого-нибудь журнала или книжки: уж больно складно все у него получается…

Ничего не скажешь, стихи он читает здорово! Голос звучит то тише, то громче, то зазвенит на высокой ноте, то глухо падает вниз. Послушать такого чтеца и муравьи, как говорится, повылазят из муравейника.

Путь борьбы нескончаем,
Отдыха мы не знаем,
Радости мы не знаем,
Если в беде народ.
Дорогу взглядом окину,
Пройдена половина,
В огне еще половина
Освобождения ждет…

«Да-а, — подумала Хоа, — у него, конечно, настоящий талант!» Она и сама не заметила, как, выронив ручонку Ни Ай, встала с места и даже приподнялась на цыпочки, чтоб лучше видеть из своей засады. Няй, сидевшая на земле, давно уже задремала. А она все не могла глаз оторвать от Нгока. Левой рукой он по-прежнему прижимал к груди книжку, словно согревая ее на сердце, а правой размахивал в такт стихам.

Слышно, как зреют зерна,
Людям реки покорны,
В джунглях — электросвет.
Слышен завтрашний ветер,
Сметающий тьму наследий
Мечтою тысячелетней, —
Партии тридцать лет!..[32]