Дальние рейсы

Я запомнил ту заботу, которую Розалия Исаевна проявила обо мне, человеке совсем постороннем. А ей интересно было послушать мои рассказы. Вот и возникла первая ниточка, связавшая нас.

Спутница Розалии Исаевны, не очень молодая женщина, была по-девичьи стройна, весела, энергична. А в лице проглядывало порой что-то мужское, властное. Она носила брюки и кожаную куртку, иногда курила «за компанию», судила обо всем прямо и резко. Звали ее Дуся. Она отлично разбиралась в электронике, давно уже защитила диссертацию, руководила в научно-исследовательском институте целой группой, в которой трудились два десятка мужчин и ни одной представительницы женского пола, кроме нее.

Слишком много времени и сил отдала она любимому делу и слишком мало — себе. Когда сбили самолет Пауэрса, она гордилась, что те радиолокационные станции, которые намертво «схватили» чужую машину, создавались не без ее участия. Она успела сделать что-то, пусть совсем немногое, для освоении космоса, но не успела обзавестись семьей и детьми. Она напускала на себя строгость, а на самом деле была доброй и очень отзывчивой. Дороже всех наград, премий и похвальных грамот была бы ей обычная человеческая ласка…

Дуся сразу и бесповоротно вошла в нашу компанию. Ей хотелось простоты, полного отдыха, чтобы можно было говорить о чем угодно, и о сложном и о ерунде, смеяться и шутить, зная, что ее поймут правильно, что никто не обидится и не осудит. Ей, вероятно, по душе пришлась ненавязчивая опека Розалии Исаевны. Обе женщины были одинокими, их родные погибли во время войны в Ленинграде, и это тоже сближало их.

Василий Николаевич перебросился шуткой с Розалией Исаевной, поговорил с Дусей насчет теории относительности и, как он потом выразился, попал в свою стихию.

…Позади осталось больше двухсот километров. Теплоход приближался к Казачинскому порогу. Несмотря на холод, все туристы выбрались на палубу и вытянулись цепочкой вдоль борта. Некоторые лица выражали тревогу.

Об этом самом пороге каждый знал уже столько, сколько не знал о пороге собственного дома. О нем нас предупреждали еще в Красноярске. О нем говорил второй штурман Коля, отвечавший за быт и настроение туристов. О нем было написано в путеводителе. И в довершение всего о пороге полчаса рассказывало судовое радио.

Мы знали, что в этом месте Енисей делает резкий перепад, вода несется вниз с большой силой. На дне много камней, создаются завихрения и течения, мешающие управлять судном. Фарватер суживается кое-где до пятнадцати метров. Попробуй славировать в такой узости! Камни спрятаны под водой, их не видно. Чуть-чуть ошибся — и крышка: раздастся под днищем душераздирающий скрежет. В путеводителе об этом сказано такими словами: «Течение становится быстрым и неровным. Справа появляется бугристая полоса воды. Остроконечные волны беспорядочно взметаются, как будто вода вскипает. Круги пены возникают то тут, то там. Корпус теплохода содрогается, точно от ударов, и судно начинает качаться, как в шторм. Временами оно глубоко зарывается носом в воду, и тогда снопы пены взлетают до второй палубы.

От вахтенного начальника и рулевого требуется большая внимательность, точность и быстрота маневра. Малейшая оплошность или медлительность — и свальное течение, порожденное водоворотами, собьет судно с курса и бросит его на камни…»

Между тем события развивались совсем не так стремительно, как несется вода в пороге. Судно развернулось и приблизилось к аккуратному белому домику, резко выделявшемуся на темно-зеленом фоне тайги. Возле дома — мачта с жестяными фигурами на рее. Сверху — черный куб, а под ним — красная пирамида. Знающие люди объяснили: эти сигналы показывают, есть ли в пороге встречные суда. Движение тут одностороннее, потому что в узкостях разойтись невозможно.

Фарватер оказался свободным. Капитан дал оповестительный гудок, тревогой отозвавшийся в сердцах туристов, и развернул теплоход по течению.

Прежде чем начался слив порога, наше внимание привлекло необычное судно со старомодным колесом, высоченной трубой, с носом таким же закругленным, как и корма. Это был в своем роде последний из могикан, туер «Ангара», единственный пароход-бурлак, сохранившийся в нашей стране, а может, и во всем мире. Построенный семьдесят лет назад, этот патриарх Енисейского речного флота больше чем полвека работает на Казачинском пороге.

Вид у туера своеобразный. За капитанским мостиком стоит огромный барабан со стальным тросом и паровая лебедка. Конец троса намертво прикреплен якорем ко дну реки выше порога. Спустившись по течению, «Ангара» берет на буксир пароход или грузовой состав. Лебедка начинает наматывать на барабан трос. С полной мощностью работают машины судна и туера. При помощи этих трех сил караван медленно ползет против течения.