Дальние рейсы

Через несколько часов сквозь наши боевые порядки перекатами прошли цепи свежих рот, прошли крепкие ребята в новеньких гимнастерках и даже с белыми подворотничками. Рядом с ними мы, грязные, перевязанные, в разодранных тельняшках, выглядели как огородные пугала.

Нам разрешили отдохнуть тут яге на месте, в своих окопах. Мы были теперь резервом. И мы спали как мертвые среди неубранных трупов. Зеленые назойливые мухи облепляли и погибших, и спящих.

Теперь, спустя много лет, я не могу вспомнить, кто сообщил нам страшную новость, поднявшую на ноги всех матросов. Под утро, когда рота Осокина отбивала очередную атаку, когда японцам удалось в нескольких местах ворваться на позицию роты, пуля попала Маше Цукановой в ногу. Она уже не могла носить раненых в тыл. Она ползала среди камней, делая перевязки. Оказала первую помощь сержанту Бахно, потом поползла к раненому матросу, лежавшему метрах в двадцати от него. Там ее ранило второй раз, она потеряла сознание и попала в руки противника.

Пленные японцы, дрожа от страха, рассказывали на допросе, что было дальше.

Японским офицерам надо было узнать расположение наших войск, есть ли у десанта резерв, когда подойдут новые советские корабли. Это требовалось врагам, чтобы нанести по десанту последний удар, выбрав наиболее слабый участок. Они не останавливались ни перед чем, стараясь добыть сведения. Они кололи раны девушки, они резали ее тесаками, рассекали стальными лезвиями живое трепещущее тело.

Когда Маша теряла сознание, врач приводил ее в чувство, и пытки начинались снова. Но девушка не ответила ни на один вопрос. Только стон размыкал ее губы. Она не выдала своих товарищей и умерла с честью!

Отступая, японцы бросили ее возле своего штаба.

На вершине сопки, на том месте, где ночью гремел бой, десантники выкопали братскую могилу. Двадцать пять моряков нашли в ней свой последний приют. И среди них замечательная девушка — сибирячка Маша Цуканова.

Над братской могилой поставили белый памятник. Его хорошо видно было со всех улиц города. Его издалека видели моряки проходивших мимо Сейсина кораблей.

После войны Марии Цукановой было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Имя ее написано золотыми буквами на Доске славы советского флота, которая установлена в Центральном военно-морском музее.

«Герои не умирают» — для меня это не просто фраза. Они рядом с нами, они живут в памяти современников, живут на страницах книг, на газетных листах. Мы передадим память о них тем, кто придет после нас.

У меня есть маленькая дочь — Машенька. Когда она подрастет, я обязательно расскажу ей о подвиге девушки в морской форме.

БАМБУК И АКУЛЫ

Создавая Курильскую гряду, природа не пожалела фантазии, не поскупилась на дикую красоту. То вдруг поднимается прямо среди моря дымящийся конус вулкана, то черные, высоченные скалы, похожие одна на другую, как близнецы, торчат над водой. Здесь можно увидеть извилистые глубокие заливы, стиснутые крутыми берегами, и мелкие прозрачные бухты. Почти тысяча звонких горных речушек сбегает с островов в море, в этих речушках водится редкая рыба — королевская форель. Сюда приходят на нерест косяки тихоокеанского лосося.

На острове Уруп, на мысе Кастрикум, сохранился заповедный уголок, где обитают каланы. Мех этого морского зверя считается самым лучшим, самым дорогим. Он взял всем: и красотой, и мягкостью, и нежным отливом, и прочностью. Авантюристы охотились за каланами, как за золотом, как за женьшенем. Зверь был истреблен почти полностью. Когда на Курилы возвратились русские люди, каланов насчитывали единицы.

Теперь их около двух тысяч. Мало, конечно. Но каланы размножаются очень медленно.

Морские котики, крабы, — киты, ценная рыба и ценные водоросли — просто невозможно перечислить все богатства, которые собрала здесь, вдали от материка, природа, оградив их штормовым океаном, запеленав в густые туманы.

«Туркмения» шла вдоль Курильской гряды с севера на юг. Мы видели, как меняется климат и растительность на островах. На Парамушире сопки покрыты стелющимся кустарником. Яркие куртины цветов пестреют рядом со снежниками. А на Кунашире, на большом южном острове, перемешалась растительность тайги и субтропиков.

Старенький автобус, битком набитый туристами, натужно гудел на подъемах. Хорошо укатанная дорога бежала в гору. День был пасмурный, но и без солнца все вокруг выглядело пышным, сочным. Лес тянулся сплошной стеной, склоны гор казались мохнатыми от густых зарослей. В мрачной, темной чаще северных елей светились серебристые стволы пихт. Рядом с каменной березой росли магнолии, такие большие, каких не встретишь и на Кавказе. И все это густо переплетено лианами, покрыто лишайником, светло-зеленые бороды которого свисают повсюду со стволов и веток. А на земле — высокие травы, гигантские лопухи.

Дорога казалась красно-кирпичной, почти оранжевой. И речка, прорезавшая внизу, в распадке, пышную зелень, тоже была оранжевой от железистых солей, осевших на ее дне. Нас предупредили, что речка мертвая: в ней нет никакой жизни, пить из нее нельзя.