Дальний остров

ДЖ. Ф. Потом мои дядя и тетя сбежали в изысканный Уэстпорт. Летом, когда мне исполнилось семнадцать, родители поехали со мной к ним погостить. И там я сразу же дико влюбился в двоюродную сестру Марту. Ей было восемнадцать — высокая, жизнерадостная, забавная и близорукая, и, поскольку мы были родственники, я в состоянии был с ней общаться: смущался, но не катастрофически. И как-то так организовалось — и мои родители каким-то образом согласились, — что я поеду с Мартой в Нью-Йорк, на Манхэттен и мы проведем там день вдвоем. Был август семьдесят шестого года. Жара, ароматы, пыльца, грозы, травы. Марта работала няней и шофером при трех уэстпортских девочках, их отец на два месяца уехал в Южную Америку с женой и любовницей. Девочкам было шестнадцать, четырнадцать и одиннадцать, все три были невообразимо миниатюрные и ужасно боялись потолстеть. Средняя сестра играла на флейте, довольно рано созрела и все требовала, чтобы Марта водила ее на школьные вечеринки, где можно познакомиться с мальчиками постарше. Марта возила их в огромном черном таункаре. К августу она уже расколошматила один таункар, и ей пришлось звонить в офис работодателя, чтобы выделили другой. Мы покатили по Меррит-паркуэй, ехали в левом ряду на высокой скорости, все окна были открыты, нас обдувало горячим, как из топки, воздухом, три принцессы развалились на заднем сиденье — две старшие были вполне себе симпатичны и близки мне по возрасту, так что я едва мог им слово сказать. Они, впрочем, не проявляли ко мне ни малейшего интереса. Мы приехали на Верхний Истсайд — там около художественного музея жила их бабушка. Сильнее всего на меня подействовало то, что средняя сестра отправилась на целый день в город босиком. Помню, как она шла без обуви по горячему тротуару Пятой авеню в маечке и крохотных шортиках с флейтой в руке. Я никогда раньше не видел такого хозяйского отношения к миру, даже вообразить не мог ничего подобного. Это было выше моего понимания — и в то же время пьянило неимоверно. Мои родители были плоть от плоти Среднего Запада и шли по жизни с извинениями, хозяевами не чувствовали себя совершенно. А еще… еще дымчатое серо-голубое небо, по нему над Центральным парком плыли большие белые облака. И все эти каменные здания со швейцарами, и Пятая авеню — не улица, а сплошная колонна желтых такси, уходящая на север, под бурую, как бром, пелену смога. Городская громадность всего вокруг. И оказаться там с Мартой, с моей восхитительной нью-йоркской кузиной, все послеполуденные часы бродить с ней по улицам, потом поужинать вместе, как взрослые, потом пойти на бесплатный концерт в парке… Парня, каким я себя в тот день чувствовал, я узнавал только потому, что очень долго мечтал подобным парнем сделаться. В первый свой день в Нью-Йорке я повстречал в себе ту личность, какой хотел стать. Мы забрали девочек от бабушки около одиннадцати вечера, пошли в гараж художественного музея, где стоял таункар, — и увидели, что правая задняя шина спущена. Лужа из черной резины. И тогда мы с Мартой, как настоящая пара, взялись за потную работенку плечом к плечу, подняли машину домкратом, поменяли колесо, а средняя сестра тем временем сидела скрестив ноги на багажнике чужой машины и играла на флейте, босые подошвы у нее были все черные от Нью-Йорка. Наконец, уже после полуночи, поехали обратно. Девочки спят на заднем сиденье, как могли бы спать наши с Мартой дети, окна опущены, воздух все еще знойный, но теперь попрохладнее и с запахом океана, мостовые испещрены выбоинами и пусты, фонари распространяют таинственный оранжевый натриевый свет, совсем другой, чем привычный по Сент-Луису голубоватый свет ртутных паров. Выехали на Уайтстоунский мост. И тут-то мне было видение, которое все решило. Вот когда я непоправимо влюбился в Нью-Йорк — когда взглянул на ночной Кооперативный город.[55]

Геолог штата Нью-Йорк. Да бросьте заливать!

ДЖ. Ф. Серьезно. Я уже провел день на Манхэттене. Я уже увидел самый большой и самый городской город на свете. А теперь через пятнадцать — двадцать минут езды — их в Сент-Луисе хватило бы, чтобы попасть в кромешную тьму кукурузных полей в долине Миссисипи, — вдруг эти огромные жилые башни, им не было видно конца, каждая по высоте не уступала самому высокому зданию Сент-Луиса, и сосчитать их я был не в состоянии. Самые дальние словно парили над водой и казались в дымке башнями-призраками. Десятки тысяч городских жизней были там сплочены и собраны воедино. Само количество этих квартир, этих окон в Юго-Восточном Бронксе волновало неизвестностью, это был образ моего собственного безграничного будущего, каким оно мне рисовалось, когда рядом сидела за рулем Марта и выжимала семьдесят миль в час.

Геолог штата Нью-Йорк. И что-нибудь потом у вас с ней было?