Дальний прицел

Две тысячи метров. Учитывая, что относительная дальность планирования составляла один к четырем, ей удастся пролететь, самое большее, еще восемь километров. Узе посмотрела вперед, увидела лесок и ручей, сверкающий среди деревьев. Потом поляну у самой кромки леса… Какое-то случайное воспоминание подсказывало ей, что это подходящее место. Она подтянула передние стропы параплана, и угол скольжения стал круче. Пролетев три-четыре метра над самыми деревьями, окружающими поляну, Узе сделала то же самое с задними стропами, параплан замер, и она упала в глубокую, влажную траву. Пластик, разрисованный серовато-бурыми пятнами, окутал ее обугленное тело. Сейчас ее можно было по ошибке принять за большой черный камень, полускрытый растительностью.

Путешествие длиной в сто веков и четыре световых года, подошло к концу.

* * *

Узе лежала в сгущающихся сумерках и прислушивалась. Невообразимое количество звуков. Крошечные существа, прячущиеся в своих норах; журчащий ручей; щебет, чуть слышный на расстоянии. Солнце село, и легкий туман поднялся над в темной поляной. Узе знала, что ее путешествие закончено. И никогда не начнется снова. Не важно. Так было задумано, в этом она не сомневалась. Она знала это, потому что основная часть ее вычислительных машин — ее мозг — была разрушена при посадке. Как сознательное существо она сможет просуществовать от силы сто-двести лет.

Не важно.

А вот что действительно было важно — теперь она знала точно: ее миссия на этом не закончилась. Оставалась самая важная ее часть, еще один раунд великой игры, которую начали ее создатели. И теперь эта игра может закончиться ничем. Вот что на самом деле пугало Узе. Это было частью замысла, ради которого она создавалась.

Она снова изучила содержимое программируемой памяти — все, что уцелело по прошествии веков и пережило приземление, — но не обнаружила ничто нового. Потом обратила внимание на оставшуюся часть своего тела, исследовала его части теми жестокими, почти разрушительными способами, которые не могла себе позволить в течение столетий — до тех пор, пока не прибыла на место назначения. И, наконец, обратилась к тому грузу льда, который несла до сих пор. Один из ее криостатов был разбит, и она знала, что не сможет поддерживать нужную температуру больше, чем несколько лет. Потом вспомнила о проводах и трубках, которые исчезали во льду — очевидно, бесполезных. Это было единственным, что оставалось попробовать.

Узе отключила криостаты и стала ждать. Температура внутри ее тела поднималась. Раньше всего лед начал таять около ее маленького термоядерного реактора. Потом где-то в глубине смерзшейся массы нагрелся крошечный кусочек металла… Расширился настолько, чтобы замкнуть цепь… И Узе обнаружила, что ее создатели приняли меры, чтобы обеспечить ее надежность. В основании ледяной глыбы, рядом с реактором, они поместили вспомогательную ячейку периферийной памяти, и теперь Узе получила к ней доступ. Ее создатели понимали: всех опасностей не предусмотреть. И решили, что эта копия, резервная, должна до самого конца путешествия оставаться замороженной, бездействующей. Но новая ячейка памяти все-таки очень отличалась от тех, что прежде использовала Узе. Ее накопитель был оптическим, а не магнитным.

Теперь Узе знала, что должна сделать. Она нагрела цилиндрический резервуар, заполненный замороженной амниотической жидкостью, до тридцати семи градусов по Цельсию. Из отсека, который находился рядом с цилиндром, она извлекла один-единственный микроорганизм и поместила в резервуар. Через несколько минут через резервуар потечет кровь.

Сейчас только наступало утро, темнота была сырой и прохладной. Узе попробовала продолжить исследования своей новой памяти, но что-то мешало. Очевидно, инструкции поступали согласно некоему списку, чтобы избежать ненужных воспоминаний. Однако она вспомнила, чему научилась за это время… и решила, что через девять месяцев будет знать больше.

* * *

«Дальний прицел» создавался действительно с дальним прицелом. Я хотел, чтобы он стал апофеозом межпланетных миссий, которые составляли основную часть космических исследований двадцатого века. Я хотел описать самую маленькую колонизацию, которую только можно себе представить. Фактически, единственная причина, по которой я авторским произволом «взорвал» Солнце заключалась в том, чтобы оправдать столь эксцентричную попытку.