Дальний умысел

«Впервые в жизни я поистине счастлив, – сообщил он своему дневнику и будущим исследователям, которые некогда вникнут в его частную жизнь. – Отношения с Соней придали моей жизни дополнительное измерение и раздвинули в моем уме представление о зрелости. Можно ли это назвать любовью – покажет время, но разве не достаточно уже и того, что наши личности столь взаимосочетаемы? Я сожалею лишь о том, что нас сблизила такая человечески несостоятельная книга, как „Деврадпомомуж“. Но как сказал бы Томас о Манн с одному ему присущей символической иронией: „Всякое облако подбито серебром“ – и невозможно с ним не согласиться, О, если бы случилось иначе! Соня требует, чтобы я перечел книгу и освоил ее слог. Меня это очень затрудняет – оттого, что мне надо казаться автором, и опасаюсь к тому же, как бы стиль мой не ухудшился от такого чтения. Однако же, задача есть задача, и „Поиски утраченного детства“ идут отнюдь не хуже, чем могли бы в нынешних трудных условиях».

И много еще чего в том же роде. Вечерами Пипер настоятельно читал вслух свеженаписанные главы «Поисков» Соне, которая предпочла бы танцевать или играть в рулетку. Пипер такого легкомыслия не одобрял, Оно не было слагаемым опыта, образующего осмысленные отношения, на которых зиждется высокая литература.

– А где же действие? – спросила Соня однажды вечером, когда ей были зачитаны итоги дневного творчества. – Как-то у тебя в романе ничего не происходит. Одни описания и раздумья.

– В медитативном романе действенна мысль, – парировал Пипер, в точности воспроизводя текст «Нравственного романа», – Лишь незрелый ум находит пищу во внешней активности бытия. Наши мысли и чувства суть формы протяжения нашей самости, а именно человеческая самость создает великие жизненные драмы.

– Притяжения? – с надеждой переспросила Соня.

– Нет, протяжения, – возразил Пипер. – Третья буква «о».

– А, – сказала Соня.

– То есть нашей сущностной актуализации. Иначе говоря, дазайма.

– Дизайна, что ли?

– Нет, – сказал Пипер, который когда-то заглянул одним глазом в Хайдеггера. – Вторая буква «а».

– С ума сойти, – сказала Соня. – Ну, тебе, конечно, виднее.

– И поскольку роман обязан оправдывать себя как способ художественной коммуникации, то он имеет дело с реальностью опыта. Произвольная же игра воображения помимо параметров личного опыта поверхностна и влечет за собой нереализованность наших индивидуальных потенций.

– А ты себя не чересчур ограничиваешь? – спросила Соня. – Ведь если и можно писать о том, что с тобой самим было, так, в конце концов, останется описывать только как встаешь, завтракаешь, идешь на работу…

– Что ж, это тоже важно, – сказал Пипер, который описывал утром, как он встал, позавтракал и пошел в школу. – Романист наполняет эти факты быта своей неповторимой значительностью.

– Да люди-то вовсе не хотят об этом читать. Они ищут в книгах романтики, секса, волнующих событий. Ищут необычного. Иначе роман не раскупают.

– Ну и пусть не раскупают, – пожал плечами Пипер, – какое это имеет значение?

– Имеет, если ты не намерен бросать литературу и хочешь как-нибудь прокормиться. Возьми то же «Девство»…

– Уже взял, – сказал Пипер. – Я прочитал указанную тобой главу, и, по чести говоря, она просто омерзительна.

– Действительность, знаешь ли, тоже не сахар, – заметила Соня, втайне желая, чтобы Пипер хоть ненадолго спустился со своих высот. – Мы живем в безумном мире. Кругом террор, убийства, насилие, а «Девство» отвлекает от всего этого: оно – о двух людях, которые нужны друг другу.

– И очень плохо, что нужны, – сказал Пипер. – Это противоестественно.

– Летать на Луну тоже противоестественно, а вот летают же. А ракеты, наведенные одна на другую и грозящие обоюдной гибелью? Да куда ни глянь – всюду что-нибудь противоестественное.

– Только не в «Поисках», – сказал Пипер.

– Тогда какое же они имеют отношение к действительности?

– Действительность, – заявил Пипер, снова черпая фразы из «Нравственного романа», – есть актуализация вещей в бытийственном контексте. Сфера человеческого сознания – та область, в которой происходит восстановление в правах традиционных ценностей…

Пипер цитировал, а Соня вздыхала и надеялась, что он и в самом деле восстановит в правах традиционные ценности – сделает ей предложение или хотя бы залезет к ней в постель и докажет свою любовь добрым старым способом. Но Пиперу и тут мешали принципы. Ночью в постели он упорно занимался литературой: прочитывал несколько страниц «Доктора Фауста» и раскрывал свой молитвенник – «Нравственный роман». Затем он выключал свет и, невзирая на Сонины прелести, мгновенно и крепко засыпал.

Соня лежала без сна в некотором недоумении. То ли женщины его не привлекают вообще, то ли она в частности; наконец она пришла к выводу, что связалась с одержимым, и решила отложить обсуждение сексуальных наклонностей Пипера до лучших времен. В конце концов, важнее всего было охранить его спокойствие и сберечь самообладание – а раз уж ему заодно приспичило целомудрие, то пожалуйста.