«Дальше… дальше… дальше!»

Зиновьев. Конечно, сейчас это выглядит как беспринципная борьба за власть, но тогда речь шла о том, как будет развиваться революция — по Ленину или по Троцкому. Именно этой целью определялись средства борьбы.

Ленин. Я не касаюсь сейчас содержания ваших дискуссий. Я оставляю в стороне их суть и выбор момента — что было по Ленину, что было по Троцкому, — но не надо, Григорий Евсеевич, не надо снимать с себя ответственность за то, что в важнейшую идейную борьбу вы все — и Зиновьев, и Сталин, и Каменев, и Троцкий — вы все привнесли элементы интриги и политиканства. (Каменеву.) Что было дальше?

Каменев. Прочитав ваше письмо к съезду, мы решили во что бы то ни стало Сталина на его посту сохранить. Согласие пленума ЦК на это мы получили сравнительно легко. Больше всего я боялся съезда партии. Я считал, что самое главное не допустить чтения и обсуждения письма на пленарном заседании съезда. Тут ситуация могла выйти из-под контроля. Тогда я предложил прочитать документ каждой делегации отдельно, как говорится, для информации, и тем ограничиться. На самые крупные делегации мы пошли вдвоем — я читал, Григорий Евсеевич выступал… говорил о том, что пленум ЦК решение уже принял, что воля Ильича для нас закон, но есть один момент, где опасения Ильича, к счастью, не оправдались. Нет опасности раскола, и наш Генеральный секретарь замечания в свой адрес учтет, доверие партии оправдает. Эта тактика принесла нам успех. (Помолчав.) Простите, это не то слово.

Бухарин. Я был среди тех, кого вся эта операция не взволновала.

Ленин(после молчания). Все мы знаем свой великий народ, его силу, его слабости, его, пока что, забитость и темноту… Национальная спесь нам глаза не закрывает. Но что из этого следует, какое действие? Вот вопрос вопросов, который разделяет людей на партии, философии, определяет политику, нравственность и все остальное. И даже нас, большевиков, людей одной партии, тоже разделяет в конечном счете отношение к народу… С трибун клянемся его именем, а в кабинетах делаем так, как нам удобно. Предпочитаем порядок, когда одни властно вещают, а другие смиренно внемлют. Кардинальный вопрос жизни партии будем решать в кругу партийных сановников, но только не с делегатами съезда, не с партийной массой, которую боимся. И человек в итоге — средство, а не цель. Вот что вас всех объединяет… Социализм ли в таком случае мы строим или нечто такое, что противоположно его принципам и от чего человеку, боюсь, тошнехонько будет… Я говорил Мартову «если», «если», но вы-то сами сознаете, какую роль сыграли в том, что эти опасные, но совсем не обязательные возможности стали реальностью? А все что было потом? Когда вы бросились в объятия к Троцкому и повели атаку на нэп под флагом сверхиндустриализации, наплевав на судьбу крестьян, наплевав на судьбу миллионов живых людей. Сколько здесь большевизма, а сколько принципиальных заблуждений, недопустимых для большевика, сколько беспринципных амбиций и ущемленного самолюбия? Да, товарищи, эти ваши ошибки пострашнее октябрьской будут.

Зиновьев и Каменев подавленно молчат.

Каменев. Мы готовы услышать от вас любую резкость… Только невыносима мысль, что кто-то истолкует ее как освящение того, что произошло потом.

Ленин. Кто вел ваш процесс?

Каменев. Вышинский.

Ленин. Это какой Вышинский? Меньшевик?

Зиновьев. Тот самый. В 17-м году он был председателем Якиманской управы Москвы и, вслед за Керенским, подписал приказ о нашем с вами аресте как немецких шпионов… То, что не удалось тогда, было сделано господином Вышинским двадцать лет спустя.

Керенский. Не скрою, я испытал некоторое чувство удовлетворения.

Ленин (Каменеву и Зиновьеву). Как это было?

Зиновьев. От имени ЦК от нас потребовали ради интересов партии дать согласие на участие в открытом процессе.

Ленин. Ради партии?

Каменев. «Вы боролись против Сталина, партия за вами не пошла. Для того, чтобы ваши сторонники разоружились, действительно порвали с вашими идеями и снова вернулись в партийную веру, надо всем им показать, куда пришла оппозиция, в какое болото завели ее Троцкий, Каменев и Зиновьев…» Что-то в этом роде…

Зиновьев(ирония). Надо было взять на себя совсем немного: по заданию Троцкого мы организовали убийство Кирова и готовили убийство Сталина, Ворошилова и других руководителей партии.

Каменев. И в случае согласия нам, нашим женам, детям, друзьям и товарищам будет сохранена жизнь.

Зиновьев. Владимир Ильич, к тому времени мы уже были и морально, и физически сломлены.

Каменев. Мы сказали Ягоде, что согласны, но при условии, что Сталин подтвердит все свои обещания в присутствии всего Политбюро.

Зиновьев. Когда нас ввели в его кремлевский кабинет, из членов Политбюро там были только Сталин и Ворошилов.

Каменев. Мы остановились посредине кабинета. Они сидели, мы стояли. Все молчали. Наконец, Сталин показал на стулья.