Дальше живут драконы 2

При этом — жизнь в королевстве была довольно спокойной: народу не нужна была демократия, он не устраивал сопротивления очередному правительству национального спасения — а правительство национального спасения не слишком-то лезло в гражданскую жизнь. В стране, например не было ни писателей, ни поэтов. Как? А так — выступил король и сказал, что в традиционной сиамской литературе все сказано и ничего другого уже не нужно. Так писателей и не стало — но книжные магазины были. В них продавали только современные издания древних текстов, сказаний и легенд, современные книги, прославляющие короля (других больше не писали), переводные любовные романы и кулинарные книги. Сиамская кухня была крайне богата и разнообразна. Так же там можно было купить портрет короля и повесить дома. Для того чтобы простолюдинам обращаться к королю и его чиновникам существовал специальный «ласковый» язык, простыми словами обращаться было нельзя.

При этом, король был современным человеком, самым богатым человеком в Сиаме и одним из самых богатых в мире, он следил за техническими новинками, сам был автолюбителем и радиолюбителем и большим другом России — отношения Сиама и России были традиционно очень хорошими, один из братьев прежнего короля даже взял русскую жену. Русские присылали военных и гражданских советников, и благодаря русским — в королевстве, например, появилось молоко: коров привезли русские, до этого сиамцы не держали молочных коров и не пили молока.

Так вот.

Столица сего королевства звалась Бангкок, но сами сиамцы называли ее Крунг Теп Маханакхон, что означало Святой великий город. И в этом святом городе — уже много лет как обосновался некий Ван Ха Дык. Человек этот, с виду типичный азиат — сменил фамилию и имя и держал контору на Динсо-роад. Занимался он чем-то вроде детективных услуг, хотя знающие знали, что он выбивал долги в быстрорастущей вьетнамской общине, улаживал конфликты, а то и занимался чем похуже. И немудрено — ведь он был офицером секретной полиции и разыскивался новым марионеточным правительством Кохинхины за убийства и пытки…

Бангкок — это город утопии, город солнца, здесь больше трехсот солнечных дней в году. Ранним утром — солнечные лучи кажутся осязаемыми, и город купается в их свете как в прозрачной родниковой воде. Когда еще нет толп на улицах, все кажется почти нереальным, призрачным — дома старой колониальной архитектуры и новой бетонной, рисованные вырезки, бродячие собаки, ищущие, чем поживиться в кучах мусора. Еще не открылись ставни лавок, еще не вышли на улицу оранжевые как апельсин монахи[52]. Солнечные лучи играют в коричневых водах многочисленных каналов, пронизывающих город — и проходящие лодки и речные трамвайчики щедро расплескивают их во все стороны…

В тот день Ван Ха Дык сошел с речного трамвая — вся столица была пронизана искусственными каналами с очень грязной водой — и решил пройти путь до своей конторы на втором этаже колониального здания. Но перед этим — он зашел в кофейню по пути, насладиться лаотянским горным кофе и страхом владельца кофейни — тоже вьетнамца-беженца. Понятно, что за кофе и рогалики он не платил…

Удивительно, но Ван Ха Дык, лично расстрелявший более ста человек, участвовавший в операции Феникс — не считал себя плохим человеком. Просто есть работа, которая должна быть сделана, вот и все. Падение Сайгона началось с того, что монах Тхить Куанг Дык сжег себя на улице[53]. Если бы этого монаха вовремя расстреляли — ничего бы не было.

Вот он и расстреливал. Он прекрасно понимал, что большая часть из тех кого пытали и убивали его товарищи в полицейских застенках были невиновны — но их жертвы нужны были для того чтобы внушить народу послушание и убежденность в бесполезности борьбы. Американцы не понимали этого. Их концепция вины и наказания совершенно не годилась в условиях войны, где враг виновен уже тем, что он враг. И больше ничего для вины не требуется.