Дама и единорог

Пусть тоже послушает. Только, боюсь, известия не самые приятные. Мы с Кристиной вопрошающе смотрели на Никола и ждали. У нас за спиной мерно клацали ножницы Алиеноры.

Никола отхлебнул пива, еще немного повосхищался цветами и все-таки выдавил из себя:

— Ковры должны быть закончены к Сретению. Таково требование Жана Ле Виста.

Алиенора перестала клацать ножницами.

— Но это невозможно! — возмутилась Кристина. — Мы и так ткем от зари дотемна — всякую минуту, отпущенную Богом.

— А если нанять еще людей? — предложил Никола. — Поставить к каждому станку по три ткача?

— Не пойдет, — отрезал я. — У нас на это нет средств. Не хватало еще работать себе в убыток ради одного удовольствия угодить монсеньору Ле Висту.

— Но если закончить пораньше, то можно выиграть время: возьмете следующий заказ и заработаете денег.

— У меня нет сбережений, — покачал я головой, — а ткачи и пальцем о палец не ударят без задатка.

— Одним словом, ковры нужны к Сретению. Жан Ле Вист пришлет за ними солдат. Если вы не уложитесь в срок, ковры конфискуют и вы вообще не получите ни гроша.

— Каких еще солдат? — хмыкнул я.

Никола немного помялся, затем произнес без тени смущения:

— Королевских.

— Но в договоре черным по белому написано: «Пасха», — вмешалась Кристина. — Он не имеет права нарушать условия.

Я только руками развел. Эти вельможи что хотят, то и воротят. Вдобавок эти проклятые зеленые чулки. Из-за них Леон держит меня за глотку. Штраф просто разорит мастерскую.

— Но почему Леон не явился сам? Все-таки предпочтительнее было бы обсудить этот вопрос с ним, а не с тобой.

— Он сильно занят, — пожал плечами Никола.

Алиенора опять зашуршала травой. Моя дочь разбирается в людях не хуже меня. Разница только в том, что она улавливает ложь слухом, а я — зрением. Скорее всего, она различила в голосе Никола фальшивые нотки, тогда как я догадался, что он врет, по глазам, которые он отводил в сторону, избегая моего взгляда. Он явно что-то недоговаривает. Однако расспрашивать его дальше было бессмысленно, чутье мне подсказывало, что сейчас он все равно не скажет правду. Может, когда-нибудь позднее, в более располагающей обстановке мы вернемся к этому разговору.

— Ладно, после поговорим, — сказал я. — В «Старом псе». — И повернулся к Кристине: — Обед готов?

— Через минуту, — вскочила она.

Я оставил Никола в саду допивать пиво, а сам вернулся в мастерскую. Но за станок не сел, а задержался в дверях, чтобы понаблюдать за ткачами. Они сидели очень тихо, склонив головы над работой, как будто четыре птицы на ветке. Иногда кто-то из них нажимал на педаль, а все остальное время в мастерской царила тишина, которую нарушал только глухой стук одной деревяшки, ударяющейся о другую.

Чуть позднее ко мне присоединилась Кристина.

— Ты знаешь, какой у нас есть выход, — шепнула она одними губами.

— Это исключено. Мы не только нарушим правила гильдии, но и испортим себе зрение. Свечи закапают ковры, воск толком не отчистишь, и любой член гильдии при желании устроит скандал.

— Я не то имела в виду.

— Ты предлагаешь работать по воскресеньям? Странно от тебя слышать подобное. Хотя, может, тебе и удастся уговорить священника — он тебя уважает.

— И не это. Воскресный отдых — это святое.

— Что же тогда?

Глаза Кристины вспыхнули.

— Позволь мне ткать мильфлёр. Вместо Жоржа-младшего.

Я молчал.

— Ты ведь сам говорил: нанять еще одного ткача нам не по карману, — продолжала она. — Но у тебя есть я. Используй мое умение, а сын пусть покажет, на что он способен. — Она глядела на меня очень сурово. — Ты отлично его обучал. Теперь самое время показать себя в деле.

Я знал, что творится у нее на сердце. Ей хотелось ткать.

— Я голоден, — сказал я. — Еда наконец готова?

Сразу после колоколов, оповестивших о конце работы, я пригласил Никола в «Старого пса». Мне не по нраву трактирный гомон, но где еще поговоришь по душам, кроме как за кружкой пива. Я прихватил с собой Жоржа-младшего и послал Люка за Филиппом. Уж не помню, когда в последний раз мы устраивали праздник.

— Эх! — вздохнул Никола, озираясь по сторонам и причмокивая влажными от пива губами. — Брюссельское пиво, брюссельские собутыльники. Слезы, да и только. Таверны — точно могилы, где подают воду и именуют ее пивом. И ради этого я трясся на лошади десять суток?

— Погоди, публика разойдется, и начнется веселье.

Жорж-младший выспрашивал у Никола подробности путешествия из Парижа: смирная ли попалась лошадь, много ли было спутников, сколько раз останавливались? Он обожает рассказы о странствиях, но, помнится, когда я брал его с собой в Антверпен и Брюгге, он плохо спал, мало ел и шарахался от прохожих. И чуть не прыгал от счастья, вернувшись домой. С его слов, он мечтает увидеть Париж, но голову даю на отсечение, что он в жизни туда не поедет.

— На тебя напали грабители по дороге? — осведомился Жорж-младший.

— Какие еще грабители? Там одна грязища кругом — грязища да хромая кобыла.

— А синяк откуда? — Жорж-младший показал на желтоватый кровоподтек под глазом.

Никола передернул плечами: