Дама и лев

– Милое дитя, аббат ничего подобного не сделает, разве что ты постучишься в его ворота с мешком золота под мышкой. Потому что монахи принимают лишь тех, кто может оплатить своё пребывание в монастыре, кто деньгами, а кто – трудом. Доить коров и выращивать овощи ты ещё не научилась, и сомневаюсь, что нашему доброму Гюгу покажется полезным твоё мастерство вышивальщицы, так что придётся нести деньги. Монеты, отчеканенные в Шампани или при дворе Антипапы, лиможские бокалы или арабские кинжалы, инкрустированные драгоценными камнями, меховые покрывала или реликвии святого Бернарда… так или иначе, деньги. Деньги, которых у тебя нет, однако твой многотерпеливый отец бьётся за то, чтобы они у тебя появились, как бы ты ни сопротивлялась. Когда ты станешь богатой вдовой Суйера, все монастыри от Брюгге до Сен-Жан-д’Акр распахнут перед тобой двери. Тогда-то ты поблагодаришь меня за заботу.

Сент-Нуар уже веселее взглянул на свою бледную дочь и решил, что на сегодня сказано достаточно. Утром ещё будет время уладить недоразумение с Суйером и скрепить договор. А пока бесполезно биться за то, чтобы вдолбить каплю здравого смысла в упрямую голову Аэлис. Он повернулся и вышел из комнаты, не оглядываясь. За дверью его дожидались Озэр и Л’Аршёвек.

– Озэр, стереги эту дверь. Ты мне жизнью за неё отвечаешь. Старый лис Суйер облизывался на девчушку чаще, чем гладил шкуру пантеры, в которую закутаны его ноги. – И добавил: – А ты, Луи, ступай во двор, и если кто попытается влезть в это окно или вылезти из него, убей, не раздумывая. Потом мы скажем, что ты осла от крысы не отличишь, не волнуйся.

– Да, сеньор, – отозвались рыцари в один голос.

Сент-Нуар удалялся по коридору. Двое друзей смотрели ему вслед, когда он вновь вошёл в зал, откуда вскоре раздались возгласы и смех.

– Так что я слепец, а ты – статуя. А за этой дверью невеста Христова, – промурлыкал себе под нос Л’Аршёвек. – Славная предстоит ночка.

– И молись, чтобы сумасшедшей девчонке не взбрело в голову учудить ещё что-нибудь, – отозвался Озэр, расстилая на полу плащ, чтобы не замёрзнуть на голых плитах. Он растянулся во весь рост у двери, а рядом положил меч в ножнах.

– Ну, во всяком случае, пока что свадьба со стариком вилами на воде писана, – сказал Луи. – Если что, считай, я этого не говорил, но она оказалась хитрюгой, хотя вмешивать Господа в дела людские всегда не к добру. Думаю, сам аббат лишился дара речи, хотя и закалён в боях с сарацинами Дамаска и с христианами Византии.

– Откуда она взяла этот обет невинности? – пробормотал Озэр, размышляя вслух. – Он ведь почти как папская грамота. Никто не смеет её пальцем тронуть, если она не отречётся от этой клятвы.

– Ошибаешься. Её ещё потащат в суд. К счастью, святые Отцы Церкви обойдутся без испытания огнём и водой, так что белоснежная девичья кожа останется нетронутой.

– Заткнись! Не каркай. – Озэр заворочался на жёстком полу. С этаким сумасшедшим под боком я в жизни не засну. – Марш на свой пост. Завтра нам придётся убраться домой, прежде чем Суйер устанет от роли гостеприимного хозяина, которую он исправно играл до сих пор.

– Слушаюсь, marйchal. И пусть тебе снятся темнокосые и зеленоглазые гурии. – Л’Аршёвек унёсся огромными скачками, на ходу отвесив глубокий поклон дверям зала, за которыми скрылся Сент-Нуар. Собаки приветствовали его дружным лаем.

– Я уж думал, ты не приедешь, сын.

– Пришлось дожидаться возвращения архиепископа, чтобы отпроситься.

– Ясно. Я мог бы лежать при смерти, заглядывать во врата рая, а ты не тронулся бы с места, пока твой прекрасный архиепископ не соизволит тебя отпустить. Удивляюсь, как ты ещё осмеливаешься дышать без его одобрения, – проворчал старик, делая глоток горячего миндального молока. Питьё оставило белесый след на его губах.

– Вам не видать врат рая, отец, – процедил сквозь зубы клирик. Вместо ответа старик Суйер вытер рот тыльной стороной ладони.