Но, отталкиваясь ногами от комода, он поскользнулся на полировке, и его напряженный член вместо того, чтобы оказаться в горячей райской темноте, со всего размаху уткнулся Наташе в живот. Раздался негромкий хруст разрываемых тканей, гордый символ мужской мощи нелепо скривился набок, и под его кожей появилась быстро увеличивавшаяся синяя гематома.
Сто десять килограммов спортивного тела припечатали Наташу к постели, не принеся ей при этом ни малейшего наслаждения. Она увидела над собой разинутый и перекошенный от боли рот Курта, из которого неслись странные звуки:
– Пи-пи-пи. Пи-пи-пи. Пи-пи-пи.
Просторная комната начала таять, огромная кровать уменьшилась в размерах, а Курт, изогнувшись, вылетел сквозь распахнутое окно в ночную тьму.
Наташа открыла глаза.
На тумбочке рядом с ее изголовьем стоял электронный будильник, издававший отвратительные, способные разбудить кого угодно звуки:
– Пи-пи-пи. Пи-пи-пи. Пи-пи-пи.
Слабой спросонья рукой Наташа хлопнула по будильнику, и он заткнулся.
Потом она отбросила одеяло и посмотрела на свой живот. Никаких кругов на нем не было. Вздохнув, она поднялась с постели и побрела в ванную, думая о том, что пора завязывать с этими новомодными снотворными.
Иной раз после них снится такая чертовщина!
Виктор Павлович Лузгин попал в поле зрения ныне покойного генерала Губанова уже давно. Ориентировки на серийного убийцу, пять лет назад терроризировавшего юго-восток Ленинградской области, висели тогда в каждом отделении милиции.
Самому Губанову не было ни малейшего дела ни до четырнадцати расчлененных женских трупов, найденных в разных лесочках, парках и подвалах, ни до поимки и предания суду кровавого маньяка, чья мрачная слава росла с каждой очередной жертвой.
Однако преступный почерк и психологический портрет серийного убийцы сильно заинтересовали генерала ФСБ, и он дал своим доверенным людям задание найти этого человека во что бы то ни стало и доставить к нему в целости и сохранности, а главное – втайне от официального правосудия.
По одному ему заметным штрихам и нюансам, проявлявшимся в каждом из убийств, Губанов понял, что перед ним не простой любитель чужой крови и смерти, а изощренный гурман, которому доставляет особое удовольствие планирование и исполнение шокирующих своей жестокостью и изобретательностью замыслов. Маньяк получал удовольствие не от самого убийства, а от созданной им конструкции события, в котором смерть жертвы была лишь ставкой в рискованной игре.
Губанов печенкой чувствовал, что этот человек окажется ему полезен, и, как это бывало нередко, не ошибся. В один прекрасный день двое его агентов, доказав свой высокий профессионализм, накрыли маньяка прямо в его берлоге, и убийства прекратились.
В течение полутора лет милицейские начальники, понукаемые вышестоящими чиновниками, суетились, пытаясь найти канувшего в неизвестность преступника, но их суета так ни к чему и не привела. Постепенно все начало затихать само собой, а когда 11 сентября 2001 года мир содрогнулся от двух взрывов в Нью-Йорке, то о маньяке просто забыли.
Забыли все, кроме Губанова.
Четыре года назад в один из сотен тысяч загородных домиков, плотным кольцом окружавших Город, привезли человека с черным мешком на голове.
В этом домике, ничем не отличавшемся от любой другой дачи, генерал ФСБ Владимир Михайлович Губанов занимался делами, хоть и связанными с его основной деятельностью, но не известными никому из его коллег, исключая нескольких особо доверенных сотрудников. В том, что они всегда будут молчать, у Губанова не было ни малейшего сомнения, потому что каждый из них имел в своей служебной биографии подробности, подобные смертному приговору и известные только Губанову. Застраховавшись таким образом, Губанов вполне полагался на своих помощников, и пока что все, что он делал с их помощью, проходило безукоризненно.
Губанов сидел на мягком диване и, потягивая пиво, смотрел на человека, стоявшего перед ним.
Как и почти все маньяки, этот ничем не отличался от любого обычного гражданина. Острый и быстрый взгляд бывает у многих, развитый череп с рельефными залысинами – тоже не редкость, разве что руки… Но и руки то ли скульптора, то ли хирурга не говорят ни о чем, кроме того, что их хозяин занимает их интересной работой.
Виктор Павлович Лузгин, бывший преподаватель математики в одном из ленинградских вузов, свихнулся на том, что люди, окружавшие его, подобны членам сложнейшего математического уравнения. А поскольку в уравнениях некоторые из членов время от времени уничтожаются в результате каких-либо действий, то и он с математической точностью удалял того или другого человека, прежде доказав самому себе уравнение с этим человеком на бумаге.
Он прекрасно понимал, что его безукоризненные с точки зрения математической логики действия не могут быть одобрены обществом, но это только возбуждало его, и он воспринимал остальных людей, содрогавшихся от его кровавых исследований, лишь как недалеких научных оппонентов, которые не в состоянии понять открытые им закономерности.