Дама Пик (Роман)

Выпустив струйку дыма, я внимательно рассмотрел огонек сигареты и лениво ответил:

- Слышал. А что?

- Да так, ничего особенного… Но вот ты сейчас и судил и приговорил. И как тебе - ничего? Нормально?

- Нормально, будь уверен, - кивнул я, - не совсем, правда, но - нормально.

- А почему не совсем?

- А потому, Кадило, - ответил я, мечтательно глядя, как дым медленно поднимается к потолку, - что вот если бы я был царем, а еще лучше - каким-нибудь ханом, то сейчас этих обсосов уже сажали бы на кол.

- На кол?

- Ага! Именно на кол. Так что им повезло, что они сидят в совковой тюрьме, а не в какомнибудь средневековом зиндане, и что я не владыка местный, который может их конями разорвать, а всего лишь обыкновенный вор в законе.

- И тебе их не жалко?

- Не-а. Нисколечко. А ты, может, возлюбить их посоветуешь?

- Может, и посоветую.

- Не надо. Бесполезно. А «не судите, и не судимы будете» надо понимать так, что если ты боишься, что тебя за твой суд другие судить будут, тогда сиди себе тихонечко в уголке и не чирикай. А я, Кадило, не боюсь.

Кадило потеребил бороду, хмуро глядя вниз, потом взглянул на меня и снова спросил:

- А такое - «мне отмщение и аз воздам» - слышал?

Я покачал головой и сказал:

- Да ты, Кадило, не спрашивай меня каждый раз, слышал я или нет. Я тебе сразу отвечу - все это я слышал, читал, знаю и помню. И Библия у меня есть. Была то есть. Была до тех пор, пока у меня был дом.

Я вспомнил, при каких обстоятельствах дом перестал у меня быть, и невесело усмехнулся.

- А раз ты все читал и знаешь, то почему же берешь на себя то, что позволено только Богу?

Я посмотрел на Кадило, который сверлил меня недовольным взглядом праведника, на глазах которого произошло вопиющее нарушение заповедей, и, вздохнув, подумал: а стоит ли… Стоит ли говорить с ним об этом всем? Ведь сколько таких разговоров у меня уже было… И все - как об стенку горох. Вот они, православные, порицают, например, каких-нибудь «Свидетелей Иеговы», а сами не отличаются от них ни на сантиметрик. По программе, конечно, отличаются, а вот по сути - ни на чуть-чуть. Такие же впертые.

* * *

И я снова ощутил раздвоение личности, которое время от времени накатывало на меня с тех самых пор, как мой первый суд объявил мне приговор за убийство, которого я не совершал.

Во мне жило два человека.

Один из них был медиком с высшим образованием, перспективным реаниматологом, подумывавшим даже о диссертации, человеком начитанным, интеллигентным, культурным, ну, понятное дело, не без цинизма, свойственного людям, работающим на самом краю обрыва, уходящего в Смерть.

Другой был вынужденным уголовником, почти профессиональным убийцей, знатоком воровской и бандитской жизни, человеком, давно вышедшим за все мыслимые рамки, отделяющие людей от нелюдей, и разговаривавшим на блатном жаргоне…

Я вспомнил, что говорил старец Евстрат, когда мы сидели с ним на верхушке скалы, вокруг которой до самого горизонта уходили темно-зеленые волны дикой тайги. Говорил он тогда много чего, но одно было совершенно ясно. Если бы я не принял решения отомстить, то остался бы тем, первым.

Врачом, спасающим человеческие жизни.

Именно в ту самую секунду, когда, лежа на нарах, я решил бежать и убить тех, кто сломал мне жизнь, это решение начало превращаться в действия, и моя жизнь изменилась.

А теперь - прошу любить и жаловать - на арене одноглазый Знахарь, вор в законе. Который иногда вспоминает, что он интеллигентный человек. Бывший интеллигентный человек.

* * *

- Что молчишь? - спросил Кадило, и я увидел, как в его глазах мелькнула искорка торжества, - или нечего сказать?

Сколько раз я видел эту искорку в глазах верующих…

Ладно.

- Сказать, говоришь, нечего? - переспросил я, - ошибаешься. Ты, конечно, так называемый «божий человек», священник… поп…

Я сделал паузу.

- Ты - жрец, вот ты кто.

- Я не жрец, - возразил Кадило, - я духовное лицо, слуга Божий.

- Да жрец ты, жрец, - отмахнулся я от него, - посмотри в словаре русского языка. У тебя такой есть?

- А мне и не надо. Библия - вот мой словарь.

- Понятно. Так вот ты - жрец. Служитель культа. Это только относительно недавно, лет пятьсот назад, может, побольше, жрецы стали называть себя духовенством. Чтобы, значит, отделиться от того, что было до них. Мол, мы - новые. Те, старые, были не того, а мы, новые, - самое то.

- Я - раб Господа нашего Иисуса Христа, - заявил Кадило.

- Вот то-то и оно, что раб. Ну, да не будем об этом. Тебе этого все равно не понять.

Я затянулся и спросил:

- Вот ты сказал: «Мне отмщение, и аз воздам». Знаю такое. А сам-то ты как понимаешь этот тезис?

- А что тут понимать? Все православные христиане знают, что это значит.

- Ну, и что же?

- А то, что Господь сказал: ваше дело себя беречь, души свои спасать. А злодеев я накажу сам, и кара им будет такая, какую вы в своей жизни и представить не можете. Примерно так.

- Понятно. То есть - не трогайте убийц, насильников, кромешников, прочую мразь, я с ними сам потом разберусь. А они пока пусть творят с вами, что хотят. Так?

Кадило прищурился, глядя на меня.