Дама пик

Он тоже встал и подошел к ней. Легонько дотронулся до нее. В жесте сквозила неуверенность, словно он опасался, что его оттолкнут.

– Я хотел бы поговорить с тобой наедине. Можем где-то встретиться?

– Конечно. А где?

– Возле твоей редакции.

– В семь вечера подойдет?

Что-то происходило… Взгляд Мартена не стал прежним, но это не был и отсутствующий или уклончивый взгляд человека, которого она видела ежедневно с тех пор, как он вернулся из больницы.

Она прижалась к нему и крепко поцеловала.

– Давно пора, – прошептала она, отходя от него. – Черт побери, давным-давно пора.

Как только она ушла, Мартен надел чистые брюки, выглаженную сорочку, взял спортивную сумку, натянул пиджак и пальто и впервые после больницы отправился в гимнастический зал, где раньше тренировался. Иза еще спала.

Почувствовав знакомый неприятный запах пота и дезинфекции, услышав глухие удары штанги по бетонному полу и скрежет металла, он засомневался, правильно ли поступил.

Издалека поздоровался с несколькими знакомыми и пошел переодеваться.

В раздевалке он едва не повернул назад, представив себе пытку, которой сейчас себя подвергнет. Как в три-четыре ближайших дня будут болеть мускулы, насыщенные молочной кислотой. Стоит ли оно того? Зачем он сюда вернулся? Чтобы наказать стареющее тело, едва не предавшее его?

Он начал с десяти минут небыстрой работы на гребном тренажере, потом перешел на электронный велосипед. Оказалось, что все не так мучительно, как он предполагал, и через двадцать минут он все еще чувствовал себя вполне бодрым. Первый благотворный результат невольной диеты.

Пора было переходить к главному тесту. В это утреннее время часть зала со скамейками для тренировки мускулатуры и со штангами практически пустовала.

Мартен выбрал скамью и штангу. Даже без дисков она показалась ему тяжелой и несбалансированной.

Выставив сорок килограммов, он ощутил, что мускулы рук и плеч вот-вот лопнут. Он удвоил длительность пауз, но все равно не сумел выжать семьдесят килограммов больше шести раз подряд в первой серии и больше четырех – во второй.

Встав со скамейки, Мартен чувствовал себя так, будто по нему прошелся дорожный каток. Голова закружилась, и ему пришлось сесть, почти упасть на скамью. Он беспокойно оглянулся, но редкие посетители спортзала, похоже, ничего не заметили.

После трехминутного отдыха он попробовал сделать несколько упражнений, тренирующих руки, плечи, ноги, но вскоре был вынужден прерваться, так как испугался, что потеряет сознание.

Всего за несколько месяцев я превратился в старика, подумал Мартен. Чего ж удивляться депрессии?

Он переоделся, даже обойдясь без душа, и посмотрел на часы. Тренировка, если это можно было так назвать, продлилась пятьдесят минут. Его мускулы напоминали мокрый картон – как плотностью, так и прочностью. При первом же глубоком вздохе он рискует развалиться на куски.

Мартен вернулся домой, медленно переставляя ноги и ощущая каждый шаг как агрессию против организма.

Возле газетного киоска он остановился, купил “Монд” и “Паризьен”.

Вот уже несколько месяцев он не заглядывал ни в одну газету.

Дома Мартен проглядел заголовки и прочел рубрику происшествий в “Монд”, а затем и в “Паризьен”. Убийству на берегу Сены уделялось не много внимания. Не сообщалось ни об одной новой версии. Мужчина по-прежнему оставался неопознанным.

Двое жандармов потеряли в аэропорту Руасси несколько граммов пластида, который они засунули неизвестно в чей багаж во время антитеррористических учений. Колумбийские наркобароны заменили посадки обычной коки генетически модифицированной, из которой можно получить в восемь раз больше кокаина. Американские чемпионы по легкой атлетике уже долгие годы употребляли хитроумный допинг при попустительстве спортивных властей и спонсоров.

Ведущее место на полосе было отдано под сообщения о вечных сражениях внутри главных политических партий большинства и оппозиции. Много писали о партии СРП, Союзе ради прогресса. Ее неутомимый председатель отчаянно цеплялся за власть.

Мартен с отвращением отбросил обе газеты.

Политика нагоняла на него тоску. Мир с непонятными правилами. Он был не настолько наивен, чтобы не понимать, что принадлежит к этому миру и даже является одной из его пружинок.

Но он проводил четкую границу между “политиками” – в полиции это директора служб, инспекторы, профсоюзные деятели высшего звена, начальники канцелярий, и всех их он яростно презирал, – и “профессионалами”, выполняющими свою работу: они могли делать ее лучше или хуже, но это была настоящая работа. Граница оставалась размытой, подвижной, и скверные профессионалы временами охотно переходили в политики. С хорошими профессионалами это случалось значительно реже. А политики вообще никогда не становились профессионалами.