Дама с единорогом

— Брешешь — глухо пробормотал Робин.

— Что? — вздрогнул оруженосец и убрал руку с округлого бедра кухарки.

— Не мог ты убить кабана. Ты трус.

— Я трус? — улыбка медленно исчезла с его лица.

Стражник кивнул и, указав пальцем на Оливера, громко сказал, обращаясь ко всем присутствующим:

— На той неделе я сам видел, как мельник ни за что ни про что избил его, а он даже слова ему не сказал. Не сойти мне с этого места, коли я вру! Трус он, своей тени боится.

— Не бил меня мельник, вот ещё выдумал! — Оруженосец насупился и огляделся, желая найти в ком-нибудь поддержку. Но слуги, похоже, были склонны верить Робину, а не ему.

— Смотрите, он и хвост поджал! — присовокупив крепкое словцо, крикнул Робин и, шатаясь, встал из-за стола. — У меня давно руки чешутся проучить тебя. И деньги ему, и девочки ему! А мне что? Я ведь ради графа жизни не жалел, а он убил по пьяни человека — и оруженосец! А вот мы сейчас проверим, какой он у нас храбрец!

Он расхохотался прямо ему в лицо. Оливер побледнел, схватил со стола глиняную кружку и запустил ею в обидчика…

Граф спустился в большой зал и недовольно посмотрел на двух провинившихся слуг, понуро склонив головы, стоявших на коленях перед его креслом. Выглядели они неважно — лицо каждого хранило следы вчерашней драки — и, похоже, раскаивались в содеянном.

Норинстан откинулся на спинку кресла и с подчёркнутым безразличием в голосе спросил:

— Ну, и кто из вас это начал?

Оливер и Робин молчали. Роланд нахмурился и смерил их гневным взглядом:

— Говорите, не то хуже будет.

— Это Робин, милорд! — испуганно пробормотал оруженосец и, внезапно набравшись храбрости, поднял голову. — Он посмел худо отозваться обо мне, Вашем оруженосце и верном слуге, назвав меня трусом. Но ведь он, милорд, таким образом, задел и Вашу честь, посмев подвергнуть сомнению справедливость Вашего выбора. А, как всем известно, мудрость Ваша неоспорима, и сомнения в ней — тяжкий грех…

— Хватит! — резко оборвал поток его красноречия Норинстан. — Приговариваю твоего дружка к двадцати пяти ударам плетью. После пусть его подержат на солнышке до вечерни, чтобы хмель выветрился. А тебя, Оливер, присуждаю к семи крученым ударам плетьми.

— Меня плетьми? За что, милорд? — обиженно взвился оруженосец. — Я ведь дворянин, хоть и ненаследственный, и не позволю…

— Запомни, Оливер, — Роланд говорил медленно, всем своим видом выражая угрозу, — носить ли тебе меч, быть ли тебе дворянином, решать только мне. Ты, не помнящий имени своей матери, смеешь дерзить мне и ровнять себя со мной, чьи предки прославились в боях, когда твои и не думали рождаться?

— Вовсе нет, милорд, я не дерзаю сравнивать Вас со мной, но, происходя из рода Солсбери, я вправе требовать от Вас справедливости.

— Советую тебе забыть род твоей матери, он не принесёт тебе рыцарских шпор. И знаешь, почему? Потому что твой отец — конюх. Ты разозлил меня и за свой длинный язык отправишься в гости к крысам. Надеюсь это не ущемит твоего достоинства, — усмехнулся Норинстан. — А теперь пошли прочь. Оба!

Покончив с утомительной процедурой суда, граф ушел к себе. Размышляя над тем, как вернуть хорошее расположение духа, он послал Идваля за ловчим: Норинстан давно понял, что лучшее средство от хандры — единоборство с диким зверем, и он решил побаловать себя охотой на «чёрного зверя». Конечно, можно было взять любимого сокола и потравить с ним уток, но у него было не то настроение.

— На кого хочет охотиться сеньор граф? — Ловчий расплылся в подобострастной улыбке. — На оленя, зайца, кабана?

— На зайца охоться сам вместе со своими дружками! — нахмурился Роланд. — На кабана, конечно. И потрудись устроить всё честь по чести.

Слуга поклонился и поспешил заняться делом: он слишком хорошо знал нрав господина и то, что сейчас промедление смерти подобно. Так как своё дело ловчий знал великолепно, уже назавтра граф сел в седло и в сопровождении двух оруженосцев (Оливер по-прежнему был в опале), поскакал во главе кавалькады охотников.

Загоняли кабана. Собаки чуяли зверя и с хриплым лаем рвались вперёд. Один из следопытов радостно сообщил, что обнаружил следы кабана.

— Прекрасно! Похоже, Берта, для тебя сегодня будет работа, — граф похлопал по бокам свою любимую ищейку и, что-то прошептав ей на ухо, спустил. Оправдав его ожидания, она быстро взяла след и привела охотников к развороченной куче листьев. Сверкнули маленькие глазки; кабан с визгом выскочил из укрытия и чуть не вспорол брюхо ищейке. Зверь оказался на редкость крупным и сильным; без труда скинув с себя собак, он ринулся прочь, к полям.

Охотники рассыпались по лесу, стараясь не потерять удаляющийся лай собак; то здесь, то там раздавался гулкий голос охотничьего рога.