Дама с камелиями

Маргарита мне не ответила.

К чему вам описывать мое состояние за весь день!

В половине седьмого посыльный принес конверт, в котором было мое письмо и деньги, и ничего больше.

— Кто вам это передал? — спросил я у посыльного.

— Дама. Она уезжала с горничной в почтовой карете в Булонь и велела мне отнести письмо только тогда, когда карета выедет.

Я побежал к Маргарите.

— Барыня уехала в Англию сегодня в шесть часов, — сказал мне швейцар.

Ничто меня не удерживало больше в Париже: ни ненависть, ни любовь. Я был измучен всеми волнениями. Один из моих друзей предпринимал путешествие на Восток. Я сказал отцу о своем желании сопровождать его, отец дал мне деньги, рекомендательные письма, и через восемь — десять дней я сел на пароход в Марселе.

В Александрии я узнал через атташе посольства, которого я встречал несколько раз у Маргариты, о ее болезни.

Я написал ей письмо, на которое она мне ответила уже в Тулон, вы видели ее ответ.

Я сейчас же поспешил вернуться, остальное вы знаете.

Теперь вы должны прочесть несколько листков, которые мне передала Жюли Дюпре и которые послужат необходимым дополнением к тому, что я вам рассказал.

XXV

Утомленный этим долгим рассказом, часто прерываемым слезами, Арман сжал руками лоб и закрыл глаза, не то задумавшись, не то пытаясь заснуть. Мне он передал листочки, исписанные рукой Маргариты.

Через несколько минут Арман начал дышать быстрее, и я решил, что он заснул, но так чутко, что мог проснуться от всякого шума.

Вот что я прочел и переписал без всякого изменения:

«Сегодня пятнадцатое декабря. Я больна уже три или четыре дня. Сегодня утром я слегла в постель. На дворе пасмурно, на душе печально, около меня нет никого, я думаю о вас, Арман. Где вы теперь, когда я пишу эти строки? Далеко от Парижа, очень далеко, как мне говорили, и, может быть, уже забыли Маргариту. Будьте счастливы, вам я обязана единственными счастливыми моментами своей жизни.

Я должна была вам дать объяснение своего поведения и написала письмо, но письмо, написанное такой девушкой, как я, могло показаться ложью. Только смерть может освятить его своим авторитетом, оно перестанет быть простым письмом и станет исповедью.

Я больна и могу умереть от этой болезни, — у меня всегда было предчувствие, что я умру молодой. Моя мать умерла от чахотки, мой образ жизни мог только усилить эту болезнь — единственное наследство, которое я получила от матери, но я не хочу умереть, прежде чем вы не узнаете, как вам относиться ко мне в том случае, если вы по возвращении будете еще интересоваться бедной девушкой, которую любили перед отъездом.

Вот что было в том письме, которое я с наслаждением повторяю, чтобы снова оправдаться в своих собственных глазах.

Вы помните, Арман, как приезд вашего отца встревожил нас в Буживале, вы помните невольный ужас, который мне причинил этот приезд, объяснение, которое произошло у вас с ним и о котором вы мне рассказывали вечером.

На следующий день, когда вы были в Париже и ждали отца, ко мне пришел какой-то человек и передал письмо от господина Дюваля.

В этом письме, которое я прилагаю здесь, заключалась серьезная просьба под каким-нибудь предлогом удалить вас на завтра из дому и принять вашего отца. Он должен был со мной поговорить и убедительно просил меня ничего вам не рассказывать о его письме.