Дама с коготками

Приехала я очень вовремя. Девушка лежала в тесной шестиместной палате, набитой телевизорами. Два, перекрикивая друг друга, показывали дурацкие ток-шоу, по третьему шел мексиканский сериал.

Рафаэлла лежала с забинтованной головой, отвернувшись к окну, от которого немилосердно дуло. На тумбочке стыла холодная, скользкая геркулесовая каша, в этой же тарелке лежал, угрожающе выставив кости, кусок селедки. На табуретке – полное судно и запах соответствующий.

– Валечка, – прошептала я, затаив дыхание, – Валечка!

Марлевый кокон зашевелился и повернулся. Слезы навернулись на глаза. Лица у Рафаэллы просто не было – невероятный багрово-красный синяк, глаза заплыли, губы запеклись. Но девушка узнала меня, потому что пошевелила пальцами и едва слышно прошелестела:

– Привет.

– Как ты? Родственники знают?

– Голова болит, – пожаловалась бедняга, – шумно очень, и пить хочется. А родственников у меня нет, одна живу.

Я повернулась к Рафаэллиной соседке, тучной старухе, самозабвенно уставившейся на павлинообразного Валдиса Пельша.

– Сделайте чуть потише, видите, плохо человеку.

– Здесь бесплатная больница, – отрубила старуха, – мне тоже плохо, притом я – ветеран войны, пенсия – копеечная, так хоть телевизор посмотрю.

И она демонстративно увеличила громкость. Волна злости буквально захлестнула меня. Ну, погоди, бабуля!

Я выскочила в коридор. Слава богу, не прежние времена, когда нужно рассовывать медицинскому персоналу шоколадки по карманам и вымаливать внимание.

Через полчаса Валентину перевезли в одноместную палату и установили индивидуальный пост. Красивая банкнота, и толстенькая санитарка пообещала кормить больную домашними обедами. Еще пара зеленых бумажек, и около раненой засуетился доктор с обезболивающим. Но душа все равно требовала мщения.

Я пошла в прежнюю палату. Глыбообразная старуха глядела боевик.

– Увезли твою в платную палату, – сообщила она, – за деньги все можно, только нам, бедным пенсионерам, с голоду подыхать.

Я оглядела стоящую на ее тумбочке батарею соков, недоеденный кусок осетрины и вздохнула.

– Мы тапочки забыли.

Я наклонилась и вытащила из розетки вилку телевизора.

Старуха заругалась:

– Ты телик из сети выдернула, воткни немедленно.

– Ваш телик, вам и включать.

Бабища слезла с койки и, выставив необъятный зад, наклонилась. В тот же момент я быстренько толкнула банку с цветами, стоявшую на «ящике». Грязная вода спокойно протекла внутрь. Раздался треск, в палате разом погасли лампы и телевизоры. Мило улыбаясь, я пошла к выходу под аккомпанемент заливистого мата, льющегося из уст ласковой старушки.

Федор Степанович Круглов прямо-таки убивался на работе. Лекции шли одна за другой с небольшим перерывом. О чем можно поговорить за десять минут? Пришлось ждать шести вечера. Ровно в 18.00 экономист вышел из колледжа и двинулся в сторону метро. Я открыла дверцу «Пежо» и крикнула:

– Федор Степанович! Вот так встреча, садитесь, подвезу.

Преподаватель недоумевающе посмотрел на меня, но в машину сел. Я спросила:

– Вам куда?

– На Планетную.

«Пежо» покатил в сторону Ленинградского проспекта. Поговорив пару минут о погоде, Круглов осторожно осведомился:

– Простите, не припомню, где встречались?

– Нигде, – радостно сообщила я, – просто привезла привет от Лени.

– Не понимаю, какого Лени?

– Панова. – Фамилия обрушилась на ни в чем не повинного мужика как железная гиря.

Федор Степанович изменился в лице и попробовал открыть дверцу, но не справился с неизвестными ручками и приказал:

– Немедленно остановитесь!

Не замедляя движения, «Пежо» резво катился вперед. Я закурила и стала объяснять Круглову суть проблемы. Федор Степанович оказался не таким понятливым, как Селезнева, пришлось три раза повторить рассказ, прежде чем в его заржавленных мозгах зажглась искра понимания. Мужчина перевел дух и осведомился:

– Значит, не вы шантажировали меня летом?

– Нет, хочу найти преступника. Вам знаком Иван Николаевич Раздоров?

Круглов призадумался:

– Не припоминаю такого студента.

– Почему обязательно студент? Может, просто сын приятелей или знакомый.

Федор Степанович отрицательно помотал головой. Похоже, соображал он туго. Надо попробовать с другой стороны.

– Понимаю, что ворошу неприятные воспоминания, но все же кто мог знать о происшествии с Леней Пановым?

Преподаватель откинулся на сиденье и закрыл глаза, потом усталым голосом произнес:

– Почти приехали, поднимемся наверх, поговорим в спокойной обстановке.

Ладно, так и быть, а если попробует удрать на улице, все равно поймаю. Но Круглов и не думал убегать. Мы поднялись на третий этаж «хрущобы» и попали в темноватую и не слишком прибранную комнату. Стало ясно, что экономист живет один. На столе засыхал не убранный в холодильник кусок сыра, пара носков сиротливо висела на подлокотнике кресла, синтетический палас был покрыт ровным слоем пыли. Круглов прошел на кухню, поставил на грязную плиту сильно закопченный чайник и тихо произнес: