Дама с рубинами

– Ребячество! – сердито проворчала советница. – Стыдись, Грета. Ты нисколько не переменилась к лучшему.

– То же самое мне сказал и дядя Герберт.

– Не в этом смысле, – холодно поправил ее ландрат. Он вышел вместе с ними в залу, держался совершенно безучастно и теперь, стоя у стола, осторожно раздвигал цветы и фрукты, чтобы рассмотреть снасти серебряного корабля, будто до сих пор не видел этой старинной, всем хорошо известной фамильной драгоценности Лампрехтов.

– Ты уже разговаривала с дядей? – спросил с удивлением Рейнгольд, поднимая глаза от груши, которую он чистил. – Когда же это?

– Очень просто, Гольдхен, я уже была здесь, наверху.

– Неужели ты хотела войти? – спросила советница с запоздалым испугом. – В этом ужасном черном платье!

Маргарита рассмеялась и посмотрела на свое платье.

– Не волнуйся, Рейнгольд, у меня есть туалеты получше этого. – И, приподняв подол, она пожала плечами.

– Богом прошу тебя, дитя, не проводи ты постоянно рукой по волосам, как мальчик, – прервала ее бабушка. – Отвратительная привычка! И как это тебе пришла в голову безумная мысль остричь волосы?

– Я была вынуждена сделать это, бабушка, и признаюсь, даже всплакнула потихоньку. Но можно было прийти в отчаяние, когда, бывало, утром никак не заплетешь волос, а дядя Теобальд нетерпеливо бегает перед дверью, боясь опоздать на поезд или к почтовому дилижансу. Тогда в один прекрасный день, перед отъездом в Олимпию, я, недолго думая, схватила ножницы и остригла косы! Впрочем, не беспокойся, бабушка, мои волосы растут очень быстро, как сорная трава, и ты не успеешь оглянуться, как у меня опять будет приличная коса.

– Не так скоро, – сухо заметила старуха. – Безумие, настоящее безумие! – разразилась она, наконец. – Удивляюсь, отчего не смотрела за тобой как следует тетя Эльза, и не помешала тебе сделать эту глупость?

– Тетя? Ах, бабушка, она советовала мне остричь волосы чуть не на четверть короче. – Говоря это, Маргарита с плутовской улыбкой приподняла одну завивающуюся прядь.

– Вижу, какую цыганскую жизнь вы ведете во время ваших путешествий, – воскликнула возмущенная старая дама, нервно сметая со скатерти крошки торта. – Не понимаю, как может сестра так подчиняться научным занятиям своего мужа, забывая о праве женщины делать свою жизнь приятной. Посмотри на дочь, Болдуин. Годы пройдут, пока она опять станет презентабельной. Спрашиваю тебя, Грета, как ты теперь приколешь цветок к своим коротеньким волосам, не говоря уже о каком-нибудь драгоценном уборе! Вот, например, рубиновые звезды, которые так шли твоей покойной маме.

– Это те рубины, что на голове прекрасной Доротеи па портрете в красной гостиной? – спросила с оживлением Маргарита, перебивая ее.

– Да, Гретель, те самые, – ответил за бабушку коммерции советник, который до тех пор не произнес ни слова и только что залпом выпил бокал шампанского. – Я тебя очень люблю, дитя мое, и дам тебе все, что ты пожелаешь, но рубиновые звезды выкинь из головы. Их не будет носить больше ни одна женщина, пока я жив!

Советница провела платком по грустно опущенным глазам.

– О, как я понимаю тебя, дорогой Болдуин, – сказала она с глубоким сочувствием. – Ты слишком любил Фанни!

На его лице мелькнула горькая улыбка, и он тяжелыми шагами направился в соседнюю комнату и захлопнул за собой дверь.

– Бедный! – сказала вполголоса советница, прикрыв на минуту затуманившиеся глаза. – Я в отчаянии от своей неловкости, этой никогда не заживающей раны нельзя касаться. И как нарочно, сегодня он был так весел, можно даже сказать «гордо счастлив». После стольких лет я опять увидела его улыбающимся. Только одно меня сильно беспокоило, милая Софи, так что у меня раза два просто выступал холодный пот. – Тихое звяканье серебра прекратилось, так как тетя Софи должна была выслушать, что ей говорили. – Блюда подавались слишком медленно. Моему зятю следует увеличить штат прислуги для таких приемов.

– Боже сохрани, бабушка, чего же это будет стоить? – запротестовал Рейнгольд. – Мы не должны выходить из бюджета. Лентяй Франц может двигаться проворнее – я уж его вымуштрую.

Бабушка молчала, она никогда не противоречила своему раздражительному внуку. Она взяла розы, которые Элоиза Таубенек оставила на своем стуле, и воткнула в букет свой острый нос.

– И вот еще что меня мучило во время обеда, милая Софи, мне показалось, что меню было составлено из чересчур тяжелых блюд, – сказала она, повернувшись вполоборота, после небольшой паузы. – Знаете, дорогая, это было слишком по-мещански для таких высоких гостей. И ростбиф был не особенно хорош.

– Вы напрасно беспокоитесь, госпожа советница, – возразила Софи с непринужденной улыбкой. – Меню было составлено по сезону, никто не может дать, чего у него нет, а ростбиф был так же хорош, как всегда за нашим столом. В своем Принценгофе они никогда не покупают хорошего мяса, как я слышала от мясника.