Дама с рубинами

С рассветом явился и посланный из Дамбаха с дурными вестями: фабричные постройки были так повреждены, что можно было опасаться приостановки работы на долгое время. Туда сразу же поехал верхом коммерции советник.

Маргарита вышла на крыльцо бокового флигеля и стала обозревать опустошения на дворе, в то же время из главного дома вышел ландрат в высоких сапогах со шпорами, с хлыстом в руке и отправился на конюшню. Не заметил ли он старика или, как было принято в главном доме, старался не обращать внимания на жильцов пакгауза, только он вошел в конюшню, не ответив на вежливый поклон, живописца Ленца, стоявшего около бассейна.

Седой старик перелез через груды развалин, которые окружали пакгауз, по-видимому, только для того, чтобы собрать осколки разбитой нимфы фонтана. Он только что поднял из травы голову статуи, как подошла Маргарита и приветливо протянула ему руку.

Он обрадовался, как дитя, увидев ее, и на участливые вопросы о больной жене весело ответил, что все в доме живы, здоровы и довольны, хотя у них и нет в настоящее время крыши над головой.

Буря наделала много бед, но самое большое ее злодейство – это то, что она разбила нимфу фонтана, редкое произведение искусства, которым он всегда любовался. Эта тема была интересной для Маргариты, и она с живостью поддержала разговор, тем более что старик высказывал замечательное понимание искусства.

Ландрат между тем, выйдя из комнаты, поклонился молодой девушке и стал медленно ходить под липами, ожидая, когда ему подведут лошадь.

Маргарита ответила на его поклон только легким кивком головы – ее возмущала манера, с которой этот высокомерный аристократ избегал общества старика, и она решила в свою очередь не обращать на него внимания.

Продолжая разговаривать с живописцем, она перешла с ним через двор к пакгаузу, там вспрыгнула на груду развалин и протянула руку, чтобы помочь ему взобраться. Как она ни была легка, но шаткие обломки затрещали и подались под ее ногами, а каждый осторожный шаг старика заставлял их сильно трястись. Теперь и безучастный, спокойный ландрат тоже вдруг остановился. Он бросил свой хлыст на садовый стол и скорым шагом устремился к развалинам. Молча встал он на ближайшее бревно и протянул вперед руки, чтобы поддержать качающуюся Маргариту и помочь ей сойти вниз.

– Оставь, пожалуйста, дядя! Ты рискуешь разорвать свои новые перчатки! – крикнула она ему, слегка улыбаясь и едва поворачивая к нему голову, между тем, как ее глаза напряженно следили за последними усилиями старика, пытавшегося выбраться из обломков, и когда он, наконец, уже стоял на твердой почве, она с особой теплотой в голосе прокричала ему: «До свидания, господин Ленц», потом отошла на шаг в сторону и, как перышко, слетела на землю через торчащие бревна.

– К чему эта бравада, которая никого не удивит, – холодно сказал ландрат, стряхивая щепку с сапога.

– Бравада? – повторила она, как бы не понимая. – Неужели ты считаешь это опасным? Здесь, на земле, гнилые доски не раздавят никого.

Он искоса глянул на ее нежную гибкую фигурку.

– Это зависит от того, кто попадет между усаженными гвоздями обломками.

– А ты, значит, считаешь, доброго старого живописца физически и нравственно неуязвимым человеком: ты не пошевельнул даже пальцем, чтобы ему помочь, а перед этим не ответил на его вежливый поклон.

Он посмотрел твердым и испытующим взглядом в ее сверкающие раздражением глаза.

– Поклон – мелкая монета, которая переходит из рук в руки, никого ни к чему не обязывая, – возразил он спокойно. – Но если ты думаешь, что я из глупого высокомерия не ответил на приветствие, то ошибаешься – я не заметил старика.

– Даже когда он стоял рядом со мной?

– По-твоему, я должен был подойти и тоже высказать свое мнение о нимфе? – прервал он, улыбаясь. – Неужели ты бы хотела, чтобы тот, кому ты даешь почтенное звание дяди, осрамился на старости лет? Я ничего не понимаю в таких вещах, и хотя интересуюсь ими, но у меня нет времени как следует этим заняться.

– О, и время, и охота у тебя были, дядя, – засмеялась она. – Я хорошо помню, как там, под окнами кухни, – она показала на главный дом, – стоял большой мальчик с полными камешков карманами и целыми часами бомбардировал этими хорошенькими круглыми камешками бедную нимфу фонтана.

– Вот видишь, как ты помнишь то время, когда я был молод.

– Как же это было давно, дядя! Бог знает, в каком уголке истлевает теперь забытая белая роза, с которой ты тогда сражался с таким ожесточением и жаром, как будто это была сама красивая белокурая девушка, являвшаяся на обвитой жасмином галерее.

Ей доставило бы большое удовольствие видеть, что он изменился в лице.

Но он не казался ни пристыженным, ни даже смущенным. Повернувшись лицом к пакгаузу, он рассматривал его опустошенную галерею, которую прежде украшал густо разросшийся жасмин, обрамляя своей зеленью прелестную фигуру девушки.