Стоя у окна, она смотрела на покрытый искрящимся снегом рынок. Ей казалось, что жестокая стужа проникла и в милый старый дом, покрыв все невидимой коркой льда. И прежде здесь временами появлялся мрачный дух, когда хозяином овладевала меланхолия, удручавшая домашних. Но тот мрак был только отражением его уныния, которое он старался скрыть, уединяясь в своей комнате. Родной дом все равно оставался родным и приятным. Отец никогда не вмешивался в издавна заведенный в нем порядок, был щедр и не жалел денег, стремясь, чтобы всем домашним и служащим жилось у него хорошо.
Как все переменилось!
Хотя наследник много сидел за своей конторкой над торговыми книгами, этим его деятельность не ограничивалась: он был вездесущ. Его длинная фигура бродила как тень по всему дому, пугая людей своим внезапным появлением. Бэрбэ жаловалась, что он преследует ее по пятам, «как жандарм»: подзывает к окну конторы торговок, расспрашивая их, сколько они доставили на кухню масла и яиц, а потом бранит ее за непомерные траты; иногда он даже вынимает из-под плиты сложенные ею дрова и заменяет большую кухонную лампу маленькой, которая так слабо освещает обширную кухню, что такой старый человек, как она, может от этого ослепнуть.
«Получать как можно больше денег и копить их» стало девизом дома, и молодой хозяин уверял при каждом удобном случае, потирая свои холодные руки, что теперь весь свет будет опять называть Лампрехтов «тюрингскими Фуггорами[8]
1» – звание, на которое они потеряли право при двух последних представителях фирмы, так как слава об их богатстве несколько померкла.От тети Софи Маргарита не слышала ни слова жалобы, но ее милое лицо побледнело и с него исчезло выражение бодрой духовной жизни, а сегодня за утренним кофе она сказала, что весной пристроит к домику в своем саду две комнаты и кухню – жить среди природы всегда было ее заветной мечтой.
Тетя Софи шла по рынку. Обедня кончилась, и молельщики спускались по переулку, идущему от церкви к великолепной крытой торговой галерее с колоннами, которая окружала рынок с восточной стороны.
Были здесь и шляпы, на которых развевались вуали и перья, и бархатные и шелковые платья, волочившиеся по мостовой. Богатые и бедные, старые и молодые – все шли по одной дороге, никто не думал о смерти, но, кто знает, быть может, в следующее воскресенье кто-нибудь из них не пройдет здесь, похищенный ею. Люди обычно не чувствуют своего приближения к могиле. Так же твердо и самоуверенно ходили в былые времена через рынок богато разодетая надменная госпожа Юдифь и красавица Доротея, как теперь шла тетя Софи в своей новой меховой тальме.
Вслед за ней показались странствующие ученики. Маргарита, накинув теплую кофту, вышла навстречу тете, и в ту минуту, как она открывала дверь, хор молодых голосов трогательно запел чудесное славословие «Слава Всевышнему Богу!».
– Я просила спеть именно это для меня, а то все поют хоралы, – сказала тетя Софи, входя в дом и стряхивая снег с ног.
Но Маргарита вряд ли слышала ее слова: затаив дыхание, прислушивалась она к одному серебристому дисканту, который победоносно, как голос серафима, покрывал все другие голоса.
– Ну да, это маленький Макс из пакгауза, – сказала тетка. – Мальчик поет, чтобы заработать денег.
Маргарита вышла на порог полуотворенной двери и посмотрела во двор.
Мальчуган стоял в черном берете на кудрявой голове, с раскрасневшимися от мороза щеками, и теплое дыхание, вырывавшееся вместе с пением из его груди, от холода обращалось в пар.
Как только замер последний звук, Маргарита знаком подозвала его к себе, он сейчас же подошел и раскланялся с молодой девушкой, как вежливый кавалер.
– Неужели дедушка и бабушка позволяют тебе петь в такой холод у дверей? – спросила она с негодованием, взяла ребенка за руку и притянула его к себе на порог.
– Конечно, фрейлейн! – прямо ответил мальчик, как будто даже несколько обидевшись на ее вопрос. – Бабушка позволила, значит, и дедушка не имеет ничего против этого. Не всегда же так холодно; да это и ничего, мне полезен холодный воздух.
– А как ты попал в хор учеников?
– А разве вы не знаете, что мы, мальчики, зарабатываем этим немного денег? – Он поспешно оглянулся на товарищей, которые уже уходили. – Отпустите меня, – попросил он, как бы испугавшись. – Префект будет браниться. – И, вырвав свою холодную ручонку из руки девушки, побежал догонять их.
– В пакгаузе произошли такие большие перемены? – спросила Маргарита, едва удерживаясь от слез и чувствуя, как тяжело стало у нее на сердце.
– Да, Грета, там все изменилось, – ответил ей вместо тетки стоявший у окна конторы Рейнгольд. – И ты сейчас узнаешь, какие произошли перемены. Будь только добра запереть прежде дверь, оттуда убийственно дует. Воображаю, какое удовольствие доставило нашим соседям, что фрейлейн Лампрехт, в подражание покойной госпоже Котте фон Эйзенбах, зовет к себе странствующих учеников. Жаль, что ты не вышла к ним с суповой миской в руках! Это было бы еще трогательнее.
Тетя Софи вышла, затворив за собой дверь.