Дама с рубинами. Совиный дом

– Я убежден в этом и прошу прощения. – Барон наклонил голову с насмешливой покорностью. – Вы на самом деле настоящая Золушка, а не только играетесь в нее. Мужчине трудно вообразить подобное положение, но, конечно, есть даже некоторая пикантная прелесть в том, чтобы временно закутаться в серое покрывало куколки, дабы потом подняться ввысь на блестящих крыльях бабочки.

Она поджала губы и промолчала, зная, что испугалась бы собственного голоса, если бы заговорила о том, что глубоко скрывала в своем сердце и что барон Нейгауз постоянно, с какой-то упорной злобой задевал.

Выразительная игра его энергичного, но холодного лица волновала ее. Она отошла в сторону, чтобы дать ему дорогу, и он пошел дальше. Некоторое время слышались только шум шагов и стук копыт. Наконец молчание было прервано маленькой Эльзой, которая стала придумывать ласкательные имена Фуксу.

– Нет ни малейшего сходства с матерью-испанкой у этой маленькой белокурой немочки, – сказал барон, глядя на очаровательное личико, наклонившееся к лошади. – У нее глаза Альтенштейнов. Хотя я в детстве был совершенным дикарем и мало интересовался старыми картинами, я все же часто останавливался перед портретом красивой женщины, когда открывали наши парадные комнаты. «Лилией долины» называл ее тогдашний герцог Ульрих. Но она была боязлива и не вернулась ко двору после того, как однажды его высочество слишком горячо поцеловал ей руку…

Снова все смолкло, только к шороху камней под их ногами присоединилось щебетание лесных птиц.

– Здесь птички сидят в гнездах высоко-высоко на деревьях, я знаю это. Гейнеман всегда поднимает меня, чтобы показать их, – сказала малютка, глядя вверх.

Барон засмеялся.

– Это слишком высоко, маленькая плутовка, мы не можем взобраться туда. Но, однако, как горят голубые глазки! Я не думаю, что кроткий блеск глаз моей прабабки когда-нибудь так менялся… Среди Нейгаузов не было более таких светлых, пепельных волос, ни одна из девиц не походила на нее. И потому я считал, что эта женщина была единственной в нашем роду. Лишь гораздо позднее я убедился, что такие волосы унаследовали Альтенштейны. Это было при дворе… Мы с герцогом вернулись с охоты и вошли в салон его матери с некоторым опозданием, как раз когда к роялю подошла фрейлина, чтобы спеть «Фиалку» Моцарта.

Он наклонился и заглянул ей в лицо.

– Вы, конечно, не помните того вечера?

Клодина покраснела и отрицательно покачала головой.

– Нет, не помню. Я так часто пела «Фиалку», что у меня с ней не связано никаких особенных воспоминаний.

Он замедлил было шаги, но теперь вновь ускорил их.

Эта группа в лесу привлекла бы художника как идеал семьи: высокий стройный мужчина вел в поводу свою лошадь и легко, безо всяких усилий держал на руке усталого ребенка, рядом шла молодая женщина в простом, облегающем фигуру платье, ранее слегка подобранном, чтобы было удобнее бежать; густые волнистые волосы ее слегка растрепались, и при попадании солнечных лучей на них словно загорались золотые искорки. Казалось, что эти прекрасные существа созданы, чтобы всегда быть вместе.

Вскоре показались пестрые цветники сада и послышался лай собаки. Господин фон Герольд и фрейлейн Линденмейер, забывшая про свою болезнь, всполошились из-за отсутствия Клодины и малютки. Услышав голоса приближающихся, Иоахим быстро вышел им навстречу.

Несколько недель назад Герольд прошел бы мимо Нейгауза, не испытывая никаких родственных чувств, как они прежде встречались в университете, но накануне барон Лотарь оказал его сестре услугу, а теперь нес на руках его ребенка. Поэтому он поспешил к нему, чтобы выразить сердечную благодарность. Клодина представила их друг другу, и они обменялись рукопожатиями.

Барон, передав малютку отцу, не повернул лошадь и не стал прощаться. Разговаривая с братом и сестрой, он все ближе подходил к ограде и очень просто, как так и надо, принял приглашение Иоахима войти и посмотреть их находку. Он сказал, что поехал в эту сторону разглядеть поближе Совиный дом, который накануне показался ему очень привлекательным.

Клодина поспешила в дом раньше остальных. На пороге она еще раз обернулась и невольно улыбнулась. Барон говорил сегодня о короле Дроздовике и Золушке, и, действительно, разве сегодняшняя перемена не была сказочной? Он вел свою лошадь мимо цветов Гейнемана, заботясь о том, чтобы она не помяла растений, и был одет совершенно просто, тогда как при дворе его рыцарская фигура была окружена блеском, редко выпадавшим на долю смертных, а признанная тогда всеми любимицей герцогини-матери Клодина, которая ходила только по бархату и на которую не смел дунуть ветерок, спешила теперь по темной лестнице в погреб, чтобы достать несколько бутылок вина, оставшегося здесь еще от бабушки.

Барон Нейгауз отвел свою лошадь в тенистый уголок среди развалин церкви, привязал ее к кусту бузины и только потом вошел в дом.