Дама с рубинами. Совиный дом

Но старушка, растерявшись, сказала, что она не в силах ничего сообразить, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Беата со смехом закрыла дверь и пошла наверх, к мечтателю. Он, конечно, и не подозревал о чести, которой удостоился его дом, и, как всегда, был погружен в свою работу. Беата покачала головой и робко остановилась перед темной старой дверью башни. Легкая краска покрыла ее лицо, когда она, услышав «войдите», отворила дверь, и строгие крупные черты ее лица вдруг приняли необыкновенно женственное выражение.

– Иоахим, у вас гости, – сказала она, – наденьте ваше лучшее платье и идите вниз. Приехали герцог с герцогиней.

Она засмеялась, когда он поднял голову и удивленно и восторженно посмотрел на нее: это был все тот же звонкий приятный смех.

– Да поторопитесь же! Их высочества заметят отсутствие хозяина. Я сейчас принесу им что-нибудь выпить.

Мужчина невольно схватился за голову. Этого только недоставало в Совином доме! Высочайшее посещение!.. Чего они хотят от разорившегося? Ах, Клодина! Они снова хотят отнять Клодину?..

Он вышел из комнаты с мрачным лицом. Беата еще минуту постояла, робко оглядываясь, как дитя, впервые вошедшее в храм. Потом на цыпочках подошла к столу и с бьющимся сердцем и горящими щеками заглянула в открытую тетрадь, на которой лежало перо. Мелкие тонкие буквы еще не высохли, на открытой странице она прочла заглавие: «Несколько мыслей о смехе». Женщина удивленно покачала головой, перевела глаза с рукописи на открытый шкаф, и на губах ее снова появилась улыбка, но выражала она не насмешку, а внутреннее удовлетворение. Улыбаясь, Беата вышла в столовую, поставила на поднос свежую землянику и мелкий сахар и в сопровождении Гейнемана, имевшего довольно странный вид в старой, давно ненадеванной ливрее Герольдов, прошла на площадку как раз в ту минуту, когда герцогиня поднималась, чтобы посмотреть находку, от которой осталось уже очень мало.

Беата Герольд фон Нейгауз уже была представлена их высочествам: во время свадьбы брата с принцессой из герцогского дома она прожила в столице четыре полных мучений дня, наносила и принимала визиты, обедала у принцессы Теклы и выдержала раут во дворце. Она была тогда одета в голубой шелк и кремовый атлас и чувствовала себя очень несчастной, потому что лиф сидел на ней «как приколоченный», – портниха не захотела делать иначе. Когда она вернулась в Нейгауз, то с наслаждением влезла в свое старое шерстяное платье и поклялась скорее дробить камни, чем жить при дворе. Вспоминая эти дни, она поклонилась без особого благоговения, и лицо ее приняло выражение, которое Иоахим называл «варварским».

– Так в погреб, господа! – напомнил герцог и заботливо накинул на плечи жены красную, вышитую золотом накидку.

Клодина вынула большой ключ из корзинки, стоявшей на столе рядом со швейной машинкой, и пропустила Гейнемана вперед. Иоахим повел гостей, а она поспешила в дом, чтобы достать тарелки, ложки и скатерть.

Руки ее при этом дрожали и горестная черточка обозначилась около губ. «Зачем? – думала она. – Зачем даже здесь?..» Девушка прислонилась к старому дубовому шкафу, в котором лежало бабушкино белье, будто пытаясь найти опору, чтобы унять бурю, поднявшуюся в ее душе. «Только будь спокойной», – прошептала она, сжимая в отчаянии руки.

Но через несколько мгновений, когда она направилась в погреб к гостям, ее красивое лицо уже было спокойно, как всегда.

– Стойте! – сказал низкий голос у входа в погреб. – Не идите дальше! На вас нет ничего теплого, а внизу холодно.

Барон Лотарь стоял в темном проеме и протягивал руку ей навстречу.

– Не можете ли вы немного сдержать свое нетерпение, кузина? – продолжал он насмешливо. – Я слышу, что его высочество уже поднимается по лестнице. Ведь это голос герцога, или я ошибаюсь?

Клодина выдержала его взгляд и только слегка пожала плечами. Он смотрел очень странно, почти угрожающе.

– Лучше подождем их наверху, – предложил он, – здесь…

Барон замолчал, потому что она повернулась и поднялась по лестнице в прихожую, а оттуда направилась в комнату. Он пошел за ней и, остановившись у стеклянной двери, посмотрел на просто накрытый стол. Ничего не говорило о старинном респектабельном доме: тут были простые стеклянные тарелки и тонкие серебряные ложечки. Серебро этого дома стояло в его шкафах… Только на чудесной камчатой скатерти выделялся герб Герольдов. Старушка взяла эту скатерть с собой как воспоминание о крестинах своего сына, потому что она впервые была положена на стол в тот день.

– Наш герб, – он указал на вышитого на полотне оленя со звездой между рогами. – Этот герб оставался чист много столетий, ни разу не мерк блеск нашей звезды! Конечно, бывали несчастья, удары судьбы падали на наш род, но чести его не роняли ни мужчины, ни женщины, сколько их ни жило до сих пор.