Дама с рубинами. Совиный дом

В комнате была еще маленькая белокурая девочка. Ребенок тоже был занят своими игрушками, как отец рукописью. Малютка собрала в угол все, что принадлежало ей лично. Красивый расписной чайный кукольный сервиз был прислан доброй герцогиней, кукол со шлейфами она получала ко дню рождения или к Рождеству в длинных ящиках, на которых рукой тети Клодины было написано: «Маленькой Эльзе фон Герольд». Отец всегда читал ей надписи. Девочка сидела, окруженная своим богатством, и пугливо поглядывала на дверь, через которую «злые люди» унесли последние картины и большие красивые часы.

Она успокаивающе похлопывала ручонкой запеленутую куклу, лежавшую у нее на коленях, и старалась не шуметь, потому что у папы всегда делалось испуганное лицо, если она мешала ему писать. Она не вскрикнула, когда неожиданно открылась дверь, – только кукла полетела с колен на пол, а сама девочка вскочила с засиявшим личиком, быстро перебирая ножками, подбежала к двери и подняла ручки к вошедшей даме.

Ах, она приехала, прекрасная тетя Клодина, которую девочка любила в тысячу раз больше, чем фрейлейн Дюваль, гувернантку, постоянно говорившую всем: «Что за бедный дом? Совсем не для Клары Дюваль». Она была невежлива и неприветлива с папой, и хорошо, что ушла. А еще малютка всегда вытирала щечки после холодных, противных поцелуев фрейлейн Дюваль.

Теперь девочку подняли прелестные руки, и тетя нежно поцеловала ее. Потом она, тихо шурша темным платьем из тяжелого шелка, подошла к мужчине и положила руку ему на плечо.

– Иоахим, – позвала девушка тихо и, нагнувшись, заглянула в его лицо. Он вздрогнул и вскочил со стула.

– Клодина! – воскликнул мужчина с видимым испугом. – Сестренка, ты не должна была приезжать сюда… Смотри, я легко переношу это, не обращаю внимания, но как должна страдать ты, видя разорение всего, что любила! Бедное, бедное дитя, как больно мне видеть твои заплаканные глазки!

– Всего несколько слезинок, Иоахим, – сказала она с улыбкой, но в голосе ее была печаль. – В слезах моих виновата вороная, привозившая почту. Представь себе, верное животное узнало меня, когда я проходила мимо…

– Да, наш добрый Петр ушел, тетя, – сказала маленькая Эльза. – Он больше не придет, и кареты тоже нет, а папа должен идти пешком в Совиный дом.

– Он не пойдет пешком, я приехала в экипаже, – утешила ее тетя Клодина. – Я не буду раздеваться, Иоахим.

– Я и не могу просить тебя об этом в чужом теперь доме. Мне даже нечего предложить тебе, чтобы освежиться. Кухарка в последний раз сварила нам к обеду суп и ушла на новое место. Ты получишь здесь одни неприятности, которых могла бы избежать, и нескоро отделаешься от тяжелых впечатлений, когда вернешься ко двору.

Она решительно качнула красивой головой:

– Я не вернусь ко двору, а останусь с тобой.

Герольд вздрогнул.

– Как со мной? Ты хочешь разделить со мной мой нищенский хлеб? Никогда, Клодина, никогда! – Он отстранил ее рукой. – Наша прекрасная лебедь, радость стольких людей станет томиться в «Совином гнезде»? Не считаешь ли ты меня безжалостным человеком, если решила, что я соглашусь на это? Я охотно, с легким сердцем иду в твой дом, который ты мне великодушно предложила в качестве убежища, – уверен, он примет меня гостеприимно, – и у меня есть дело, которое придаст вкус сухому хлебу и позолотит старые стены. Но ты, ты…

– Я предвидела твои возражения и потому не предупредила, – ответила Клодина и посмотрела ему в лицо своими красивыми глазами, опушенными длинными ресницами. – Я хорошо знаю, что не нужна тебе, нетребовательному отшельнику. Но что будет с маленькой Эльзой?

Иоахим испуганно взглянул на девочку, надевавшую войлочный плащ, который носят тюрингские крестьянки.

– Ведь там живет фрейлейн Линденмейер… – сказал он нерешительно.

– Горничная нашей бабушки – хороший, преданный человек, но она стара и слаба, и мы не можем поручить ей смотреть за ребенком. Какое воспитание может дать девочке добрая мечтательная старушка? Ты подумал об этом? – продолжала она с грустной улыбкой. – Нет, дай мне загладить свою вину! Я не должна была ехать к ее высочеству, следовало сразу отклонить предложение стать фрейлиной и остаться с тобой, чтобы удержать, что еще возможно… И тогда уже дела в Герольдгофе были плохи.