– Я сказал, что хочу розовый сад. Понимаете, спросил я? Розовый. Роза не должна быть зеленой, полосатой или черной. Да, это так поэтично и фантастично. Вот пусть их разводят поэты и фантазеры. А я хочу видеть розу нормального розового цвета. Мне предложили два проекта – абрикос и жемчуг. Я выбрал жемчуг. Сиреневые – почему-то все называют их голубыми – меня поначалу напрягали, но потом я сообразил, что именно они дают жемчужный отлив. А еще у меня есть клумба из настоящих чайных роз. Настоящего чайного цвета. Вот с ней была морока. Ее же надо вписать в общий фон! А она не вписывалась. Но ничего, придумали.
Я подошла к молодой, еще жидкой розе. Наклонилась, содрала метку, спрятавшуюся у основания побега.
– Спасибо, – сказал Дик. – Эта гадость – метки – запрятана в таких местах, что сразу не заметишь.
– У меня тоже есть такая роза. Тебе сказали, что она неприхотлива, скромно выглядит и не требует особого ухода? – Я ощупала подпорную решетку.
– Да. Обманули?
– Мне тоже так сказали. Не знаю, может, на родине она и такая. На Танире она хочет очень плодородную почву, растет как безумная, цветет как сумасшедшая. Тебе придется изменить дизайн, потому что через пару лет она займет тут всю площадь. И еще – сразу ставь ей подпорку из металлического прутка и на прочном основании. У меня она разрастается так, что ломает решетку два раза в год. Но я терплю за кудрявые цветы и аромат.
Дик отложил секатор, потрогал розу.
– Хм. А знаешь, это хорошо. Мне как раз казалось, что тут как-то лысовато. – Он снял перчатки и фартук, бросил их на малозаметный заборчик. – Пойдем в беседку. Сегодня тепло, лучше пить чай в саду.
Беседка, увитая довольно капризным в наших краях амурским виноградом, скрывалась за шпалерой из быстрорастущего йоркского можжевельника. Беседка как беседка – две резные скамьи с мягкими подушками и пледами, столик под кружевной скатертью, чай сервирован по-сельски.
– Сомневаюсь я, что ты заглянула полюбоваться цветочками. Небось опять по делу.
– Мне нужна твоя консультация.
– Валяй, я сегодня добрый.
– Дик, насколько часто на черном рынке роскоши убирают свидетелей?
Он озадачился, взял себе чашку, откинулся на спинку скамьи и положил ногу на ногу.
– Смотря какие свидетели. Если товар ценный, добывают его с кровью – тогда да, уберут. Не обязательно, нет. Но могут.
– А если свидетель не видел кражи, но знает, что некий экспонат краденый?
Дик презрительно поморщился:
– Никого не волнует. Делла, в этом бизнесе слишком много посредников. Концы прячут так, что покупатель почти не рискует. К примеру, украли у тебя некий раритет. Спустя несколько лет ты видишь его на выставке. Отнюдь не факт, что ты сумеешь его вернуть. Поэтому вопросы краж друг у дружки решаются, как правило, полюбовно. В том смысле, что тебе заплатят чего-то, как будто ты продала. Это в лучшем случае. В худшем – тебя просто пошлют к черту. Иди к федералам, в полицию, куда хочешь. Ты ничего не докажешь. Как правило, на втором-третьем цикле обработки у товара уже абсолютно законные документы, а доказать, что у некоего предмета не существовало копий, нереально. Бывают и комичные случаи. Один мой знакомый так нашел свою вещицу, поднял бучу, вызвали экспертов… и обнаружили, что ему подсунули фальшак.
– То есть рынок по сравнению с другими – относительно бескровный?
– Ну, вот этого я бы не сказал. Убивают владельцев редкостей, убивают конкурентов, иногда убирают непосредственных исполнителей. Но это если вещь чертовски редкая и ценная.
– Великая Мэри, например?
Дик насторожился. Отставил чашку.
– Ага, пошла конкретика. Ты ведь о той золотой статуе, индейской? Я тебе так скажу: она на рынок еще не попала. Но покупателя ищут. Если найдется, ее вывезут под заказ. Я примерно знаю, кто мог бы взяться за задачу, у кого технических мощностей хватит. Но эти парни остепенились, и им даром не нужны конфликты с индейцами. Значит, вывозить ее будут отморозки, и вот их, скорей всего, уничтожат.
Я подумала и вкратце рассказала, что успела узнать о Крисе. Дик озадаченно моргал.