Дама с собачкой и тремя детьми (СИ)

Этими друзьями была чета Буниных. Узнав, что они в Париже, Лидия Алексеевна вступила в переписку с ними. Бунин её любил. " В ней всё было очаровательно, - вспоминал он. - Голос, некоторая застенчивость, взгляд чудесных ... глаз. И как хороша она была в трауре по её мужу - развязному, всегда с противной насмешливостью относившемуся к её литературный писаниям. Для меня целовать её нежную прекрасную руку всегда было истинным счастьем."

Переписка с милыми сердцу людьми стала большим облегчением для неё на чужбине. Другой радостью было чтение русских классиков. Записавшись в Праге в библиотеку и обнаружив там книги отечественных писателей, она принялась перечитывать их, а многое открывать для себя заново.

Больная дочь - неизбывная забота, а ещё крошка-внук, отнимали много сил, так что о собственных немощах думать не приходилось. Вызывала досаду только обувь: в поисках пропитания ей приходилось много ходить, а туфли совсем развалились, и каждый шаг причинял муку.

Спасение пришло самым чудесным образом. Не входя в подробности, главное заключалось в следующем. В одном из парижских страховых обществ были обнаружены принадлежавшие М.Ф.Авилову акции, и добрые люди поставили об этом в известность вдову. Никогда не вникавшая в денежные дела мужа, Лидия Алексеевна была удивлена и, конечно, чрезвычайно счастлива. Ей причиталось получить десять тысяч французских франков. Это было неслыханное богатство и избавление от бед!

Первое, что она сделала, разбогатев, - купила себе новые туфли.

Лидии Алексеевне удалось перевезти больную дочь и внука в Москву. С Гзовским они окончательно распрощались, и тот сгинул где-то в Америке. Сестра Эля осталась за границей. Позднее она перебралась в Англию, постоянно помогая родственникам посылками, пока с началом новой войны их связь не оборвалась. "Думая о ней, могу только плакать", - записала сестра.

40. Д о м а

" Но разве может быть, что мы приехали, что мы дома, среди своих? Это не сон? На столе кофе, пасха, кулич, слоёные пирожки... Я всё вижу, всё слышу, но... я ещё не верю. Какой-то туман в голове. Разве бывает такое счастье?"

Но счастье промелькнуло, и наступили будни. Дочь была неизлечимо больна. Врачи, как за границей, так и в Москве, не могли определить, чем она страдает. Женщина становилась беспомощным инвалидом. "Голова Нины не держалась на шее, а лежала на плече; глаза почти никогда не открывались. Фигурой она напоминала пустое платье, повешенное на плечики, - так она была худа. Её кормили с ложечки, одевали, раздевали. Передвигалась она с большим трудом. Но сознание у неё сохранилось полностью, хотя реакция на всё была очень замедленная (Из воспоминаний родственницы". Мать самоотверженно ухаживала за нею. Хорошо, что рядом опять была верная Анюта, взявшая на себя заботу о крошечном Мишеньке.

Наконец, врачи определили у Нины энцефалит, - хотя сегодня, возможно, назвали бы и другую болезнь. По дороге в эмиграцию ей пришлось рожать, и в родильном доме она заразилась тяжёлым недугом. Энцефалит уже был сильно запущен, излечение сделалось невозможным. Нина скончалась в 1930 году, оставив на руках матери десятилетнего сына. "Мамочка, я для тебя его родила, - сказала она на прощание. - Он твой."

"А могла бы я пережить Нину, не будь Миши? - размышляла впоследствии Лидия Алексеевна. - Да, он мой. Мой единственный луч." Внук на долгие годы стал средоточием всей её жизни. Наверно, ни одной своей привязанности она не отдавалась с большей силой, чем любви к сынишке Нины.

41. П о с л е д н и е г о д ы

"Я неправильная старуха! Я не умею догорать. Я не состарилась, а притворилась старухой, потому что на мне маска старости, и я должна ей соответствовать. Но я по-прежнему хочу жить с той же силой, как в молодости."

Между тем здоровье оставляло желать лучшего. Ко всем возрастным напастям прибавилась боль в коленях . Жили они теперь не в квартире, но в одной, но большой и солнечной комнате, что не давало покоя домоуправлению. И вот очередной Швондер вынудил её обменять свою 27-метровую комнату на втором этаже на 18-метровую полутёмную на пятом. Там еле установили кровати, стол и шкаф, да ещё пришлось установить кухонный стол с керосинкой, потому что стряпать приходилось тут же. Плохо было то, что лестницы ей были уже трудны, а никакого лифта не было и в помине.

Миша окончил школу, успешно поступил в Геологический институт, где сделался отличником и даже стал получать стипендию. Деньги он приносил домой, вызывая смятение бабки. Всю жизнь ей приходилось жить за чей-то счёт: вначале родителей, потом мужа, затем нежно любивших мать сыновей, а теперь ещё и внука. Совершенно паразитическое существование, сокрушалась она. У мальчика появились новые интересы, а старая бабка загораживает ему мир. "Мой Миша вырос. Он работает на меня, мой дорогой. Он делает это с радостью, а мне тяжело. На какую ещё неокрепшую шею мне пришлось сесть!" К тому же она стала глохнуть.