Дама сердца

– Иногда я и сам не знаю почему. Если со мной что-то случится, Стивен может легко принять дела. Но меня учили быть главой семьи. Если бы этому учили Стивена, эту роль следовало отдать ему.

– Вы бы возражали?

– Сомневаюсь. Нам с самого начала дали наши роли. Моя – управлять. Стивен живет в деревне и ведет спокойную жизнь, заботясь о трех сыновьях и приняв в семью двоих сирот. Эндрю увлекся архитектурой, он покупает здания, которым требуется реконструкция, потом восстанавливает их и, наконец, сдает в аренду или продает. Мы все делаем то, что нам предназначено.

– А мне повезло занять положение выше того, что мне предназначалось. Я не могу жаловаться и все же чувствую несправедливость этого. Я родилась в богатом гнездышке, когда вполне могла бы появиться на свет на задворках какого-нибудь магазина. Жизнь несправедлива, и я получила порцию покрупнее.

– Лили, если бы жизнь была в точности справедливой, все мы были бы одинаковыми. Одного роста, одного телосложения и с одинаково ровными зубами.

– Мне повезло. – Она расправила носовой платок. – Будь у меня выбор, разве захотела бы я быть дочерью кузнеца, жить в крохотном доме и самой стирать одежду? В тот день в кузнице я сочла его ужасным. А потом, узнав, о чем шептались все вокруг, не могла уловить ни капли своего сходства с ним. Я не понимала, почему мать нарушила брачные клятвы с ним.

– Мне кажется, все дело во влечении, оно может быть очень сильным. – Он коснулся ее подбородка и заставил взглянуть ему в глаза. – Непреодолимым.

– Клятвы есть клятвы.

– Согласен. Но людям свойственно ошибаться.

Карета резко повернула, встряхивая Лили и еще больше распаляя ее гнев. Подумать только, он защищал ее мать! Интересно, а оправдал бы он себя, если бы в будущем отошел от брачного обета?

– Вы точно так же относились к поступку своего отца?

– Он был болен. Он был сам не свой. Очень слаб.

Глаза Лили зажглись вызовом.

– Сказать так может каждый. У всех людей есть слабости. Кроме, разве что, одного герцога. Который являет собой само совершенство.

– Вы знаете, что я неидеален, Лили, – не кривя душой, произнес он. – Вы слышали, как я учил французский, итальянский и греческий языки, но мне явно медведь на ухо наступил.

– Неумение петь – ах, какой ужасный недостаток, – махнула рукой Лили. – Несмываемый позор! Вас выбросят из палаты лордов, тотчас как об этом станет известно.

– Я дам всем понять, что ставлю себя выше этого. – Эдж наклонился, произнеся прямо ей в ухо: – Это моя настоящая тайна. Когда мне не хватает знаний или речь идет о моих недостатках, я ссылаюсь на герцогские обязанности, а то и прямо велю отстать от меня.

– Так вы прохиндей, – невольно улыбнулась она.

– Нет. Большинство людей поступают точно так же. – От его шепота завитки волос Лили защекотали ей щеки.

Она потянулась и положила ладонь ему на пальто, чуть выше сердца. Потом легонько оттолкнула его, заставив отодвинуться:

– Выходит, вы ужасно несовершенны.

– Тс-с… не говорите мне такого. А то еще начну сомневаться в правильности своих решений в парламенте или неверно понимать, что требуется для будущего. Не говоря уже о том, что, по-моему, я уже все понял несколько лет назад.

– До смерти вашего отца?

– Да. Я считал его совершенством во плоти. Но отец был болен. Страдал его разум. Он был бы обескуражен, если бы осознал это. Позже кучер рассказывал нам, как отец вышел из клуба и, вместо того чтобы направиться к карете, двинулся куда глаза глядят. Кучер бросился на поиски и наткнулся на отца, растерянного, но обрадованного тем, что увидел знакомое лицо…

Лили ошеломленно замерла. Никто не говорил ей, что старый герцог был болен. Когда она видела его с любовницей, он казался вполне здоровым. Лили так и не смогла припомнить никаких признаков болезни.

Они ехали уже примерно полчаса, когда Эджворт постучал по крыше кареты, давая кучеру сигнал остановиться.

Герцог помог Лили выйти из экипажа, и они направились к маячившей вдали маленькой постройке.

Кузница выглядела именно так, как и помнила Лили. Деревянное здание с распахнутыми дверями, выпускающее жар наружу. В стенах эхом отражался четкий звон молота, колотившего по стали.

Стоило им с Эджвортом подойти к выложенной камнями площадке перед кузницей, как Лили застыла на месте. Эдж взял ее за руку и повел вперед.

Лили ощутила дуновение горящих углей и лязганье металла, и всякое желание продолжать испарилось. Эджворт коснулся ее спины, потом его ладонь скользнула к ее талии, притягивая к себе.

Подойдя ближе, Лили увидела кузнеца, работавшего у горна. Его спину обтягивала пропитанная потом льняная рубаха.

Кузнец стоял во весь рост, со сгорбленными работой плечами и не зачахшими с возрастом предплечьями. Орудуя клещами, он поворачивал короткий брусок, лежавший на горне и пылавший красным. Потом кузнец вытянул брусок из жара. Положив заготовку на круглую часть наковальни, он стал бить брусок молотом, формируя подкову.

Наконец он остановился и вытащил тряпку. Вытерев лицо досуха, кузнец сунул тряпку обратно под завязки передника. Влажные пряди белых волос торчали шипами.