Дама Тулуза

Он встал и взял гостию. Луч света лился у него за спиной, истекая из малого круглого оконца.

– А, засранцы! – закричал Симон своему резервному отряду. Хрипловатый голос Симона разлетелся, казалось, по всему замку – таким долгожданным был он и так жадно ему внимали. – Ну, что? Накостыляем этим блядям?

– А-а-а!!. – пронесся согласный рев.

– Идемте! – крикнул Симон, перекрывая все остальные голоса. – Идемте, умрем за Него, как Он умер за нас!

И, спущенные, наконец, с цепи, бросились франки к лошадям.

* * *

Раймон бежал.

Бежал и молодой Фуа со своими стрелками, и Рожьер де Коминж с отчаянными арагонцами.

Не успевшие перебраться за палисады бросались ко рвам, оступались, захлебывались в мутной воде.

Симон гнал их, смеясь. Сила переполняла его. И многим в мареве жаркого дня виделось, будто Симон погружен в красноватое сияние.

Едва оказавшись за крепким палисадом перед воротами Монтолье, Рожьер велел стрелять из катапульты. Женщины, прихожанки святого Сатурнина, утопая в поту, подтащили корзину с камнями. Дали первый залп.

– Там еще остались наши! – крикнула одна.

– Стреляйте! – сквозь зубы повторил Рожьер. – Там Симон!

Когда катапульта разразилась вторым залпом, франки спаслись за укрытиями возле Киски. Сооруженные для обслуги осадной башни, они оставались еще нетронутыми.

Симон был уже в безопасности. Прижимаясь к влажной, опаленной неудачным поджогом стене башни, он смотрел на поле Монтолье в щель между высокими щитами.

От Саленских ворот мчался Амори де Монфор. Камни и стрелы летели мимо, не успевая задеть его, – казалось, Амори обгоняет собственную смерть.

В следующее мгновение, оглушенный камнем, он на всем скаку упал с коня и грянулся о землю недалеко от спасительных щитов. Тотчас же несколько стрел впились в землю возле упавшего.

Молча – зверем – бросился к своему сыну Симон. Вскочил на ноги, опрокинул щит, оттолкнул от себя копейщика. Ему что-то кричали вслед.

За палисадом, у ворот Монтолье, лихорадочно перезаряжали катапульту.

Сквозь боль и звон в ушах Амори чувствовал отцовские руки. Симон схватил его за плечи, встряхнул, исторгнув у сына стон.

– Быстрей! – выговорил Симон, не поднимая забрала. – Что развалились? Сын, нас с вами сейчас прихлопнут.

Он выпрямился, помогая Амори встать. Тот шатался, цепляя ногами уплывающую землю.

Рев катапульты. Они все-таки успели перезарядить ее.

Отцовские руки ослабели. Падая, Амори еще услышал звон и какой-то странный звук, будто камнем раскололи камень.

И почти сразу вслед за тем стало тихо. Амори сперва решил, что оглох или умер.

Но над всем полем действительно повисла тишина. Последние камни пали безвредно. Только у Саленских ворот еще звенело оружие, но вскоре Раймон отступил за стены. Алендрок, покрытый кровью с ног до головы, не стал его преследовать.

Все будто переводили дыхание.

Копошась на земле, Амори снял и отбросил шлем. Приподнялся на коленях.

Симон лежал рядом, раскинув руки. Из-под забрала сочилась темная струйка крови.

Амори осторожно освободил отца от шлема. Сейчас любой арбалетчик мог пустить стрелу в открытую спину Амори – монфорову сыну было безразлично.

Под смятым шлемом Симон был темно-багров, почти черен. Там, где камень ударил его по голове, ползла кровавая змея. Белки широко раскрытых глаз слепо таращились со страшного, чужого лица.

Захлебываясь, Амори потащил его к башне. Несколько франков выскочили из укрытия, бросились ему помогать.

Симон всегда был виден издалека. Из-за роста, из-за льва на плаще.

В том, что камень сразил именно его, сомнений не было. Потому и замолчали, одинаково потрясенные случившимся.

И вдруг от ворот Монтолье раздался одинокий вопль. Это был голос женщины, уличной торговки овощами, привыкшей выпевать сквозь многолюдье свой товар.

Она кричала, захлебываясь ликованием:

– MONTFORT ES MORT!..

* * *

Оцепенение держалось, покуда не начала спадать жара. К вечеру Рамонет ударил по Сен-Сиприену и без труда выбил оттуда франков. Он захватил в плен более тридцати рыцарей. Их имущество было разграблено, а сами они, с веревкой на шее, доставлены в Тулузу.

* * *

Несколько дней назад отпевал сына; сегодня отпевает отца.

Симон лежит на том самом месте, где стоял гроб с телом Гюи. Симон одет в белую рубашку. На нем красный сюркот с золотыми крестами тулузских графов и золотыми львами Монфоров. В его большие, исполосованные шрамами руки вложен крест.

По очереди подходили целовать страшное черное лицо. Робер расплакался, а маленький Симон-последыш глядел долго и серьезно.

Амори держался подле матери. Сейчас, когда все глаза вот-вот обратятся на него, старший симонов сын все острее чувствовал, до какой же степени он не Симон. Да и кто сможет заменить грозного Монфора?..

А Симон лежал перед ними неподвижный, далекий.

Что, растерялись?.. Теперь они не могли насесть на него, как прежде, со своими заботами, со своим раздражением, и требовать от него, требовать, требовать… Симон ушел. Он получил то, о чем просил Господа Бога.

За стенами замка копали большую яму, приносили хворост, свозили бревна, обрубали ветки, связывая их вязанками.