Со вчерашнего дня я повидала столько кипарисов. Прованс — сплошное кладбище. Покончив со всем счеты, я буду покоиться здесь, вдали от мирской суеты.
Гостиница «Белла Виста», недалеко от Касси. На одной из улочек капля воды упала мне на лицо. Автобусная станция в Марселе. Высокие стены с бойницами в Вильневе. Боже, сколько же я металась, чтобы оказаться снова один на один с собой.
Стекла моих очков, и без того темные, запотели, и я ничего не увидела, когда открыла багажник. Вечернее солнце, стелясь вдоль эспланады, светило прямо мне в лицо, и внутри багажника, который оказался против света, было темно, как в пропасти. Чудовищный запах ударил мне в нос.
Я вернулась к мальчику по имени Титу, попросила его дать мне сумочку и переменила очки. Я держалась на ногах, и если у меня и дрожали руки, то самую малость. Я ни о чем не думала. Мой мозг словно парализовало.
Я снова раскрыла багажник. Мужчина был завернут в коврик, он лежал с подогнутыми коленями, босой. Голова высовывалась из пушистой красной ткани коврика, притиснутая к стенке багажника ко мне в профиль. Я увидела его открытый глаз, гладкие волосы, поседевшие на виске, почти прозрачную кожу, натянувшуюся на выпирающей скуле. Он казался лет сорока, а может, и нет — его возраст невозможно было определить. Я тщетно пыталась не дышать и все равно задыхалась. Забинтованной рукой я откинула угол коврика, чтобы получше рассмотреть труп. На нем было что-то вроде халата, шелковое и светлое, то ли голубое, то ли зеленоватое, со стоячим воротником более темного цвета. Из-под халата виднелась мертвенно-бледная грудь с двумя ужасными дырками между сосками. Они так отчетливо выделялись на теле, словно были нанесены киркой. Кровь, вытекшая из ран, черной коркой облепила тело до самого горла.
Я захлопнула крышку багажника, ноги у меня подкосились, и я рухнула на нее. Я помню, что пыталась встать, старалась перебороть себя, даже чувствовала щекой и правой рукой, как жжет меня раскаленный солнцем кузов машины. Потом до моего сознания дошло, что маленький мальчик Титу стоит рядом, что он напуган, и я хотела сказать ему: «Подожди, сейчас, ничего страшного не случилось», — но не смогла выдавить из себя ни слова.
Он плакал. Я слышала, как он плакал, и слышала громкий смех, доносившийся издали, с пляжа. Девушки в бикини носились друг за другом по эспланаде. Никто не обращал на нас внимания.
— Не плачь. Все прошло, смотри.
Его карты валялись на песке. Стараясь удержать рыдания, он обхватил ручонками мои колени и уткнулся носом мне в юбку. Я нагнулась к нему и, успокаивая, поцеловала его в волосы.
— Видишь уже все в порядке. Я просто споткнулась, и у меня соскочила туфля.
Из закрытого багажника он едва ли мог чувствовать запах, который у меня все еще вызывал тошноту. Но я на всякий случай отвела мальчика к передней дверце. Он потребовал свои карты и монету в пятьдесят сантимов. Я собрала все с земли. Когда я снова подошла к нему, он на крыле машины пальцем рисовал какие-то кружочки. Мне он объяснил, что это морские ежи.
Я села на край тротуара, чтобы не наклоняться к нему, притянула его к себе и спросила, как он мог увидеть, что находится в багажнике. Я говорила очень тихо, ласково и почти беззвучным голосом. Наверное, он лучше слышал удары моего сердца, чем мои слова.
— Ты ведь не мог сам открыть багажник? Кто его открыл?
— Мосье, — ответил Титу.
— Какой мосье? Тот, который вел мою машину?
— Не знаю.
— И вы вместе смотрели туда?
— Нет, я был там, за машиной.
Он показал на «дофин», стоявший рядом с «тендербердом».
— Давно это было?
— Не знаю.
— После этого ты ходил к своей маме?
Мальчик подумал. Рукой я стерла следы слез на его щеках.
— Да. Два раза.
— А мосье, который открывал багажник, он не видел, что ты смотришь?
— Видел. Он мне сказал: «Убирайся!»
— Послушай меня. Как выглядел этот мосье? У него был галстук? Волосы у него черные?
— У него был черный галстук. И чемодан.
— Куда он ушел?
Мальчик снова задумался. Он по-взрослому пожал плечами и неопределенно махнул то ли в сторону пристани, то ли городка, то ли еще чего-то другого.
— Идем, тебе пора к маме.
— А завтра ты приедешь сюда?
— Договорились.
Я встряхнула подол юбки, повела его по эспланаде. Он показал мне свою маму, она была самая молоденькая в группе женщин, лежавших в купальных костюмах на пляже. У нее были светлые волосы и очень загорелая кожа. Я слышала, как они смеялись. Вокруг них валялись журналы и стояли флаконы с кремом для загара. Увидев сына, она приподнялась на локте и позвала его. Я поцеловала Титу и помогла ему спуститься по ступенькам на пляж.
Я не хотела возвращаться к машине, к этому человеку с пробитой грудью. Я понимала, что единственное, что я могу сделать разумное, — это пойти в полицейский участок. И, уж во всяком случае, нужно поскорее убраться с пляжа. Я рассуждала так: «Если Филипп знает, что маленький Титу видел в багажнике человека, он, должно быть, бродит где-то поблизости, следит за мальчиком. А может, он следит и за мной? Ну что ж, тогда я заставлю его выйти из засады».