Дама в черном

Старый Кастильон совершенно необитаем, и не без причины. Он был полностью разрушен землетрясением 1887 года. От него остались лишь несколько осыпавшихся стен, ряд полуразвалившихся лачуг, почерневших от пожара, и пара устоявших колонн. Какая тишина кругом! Я осторожно обошел эти развалины, с ужасом заглядывая в глубокие расщелины скал. Одна в особенности показалась мне бездонным колодцем, и, в то время как я наклонился над ней, держась за почерневший оливковый ствол, меня задело чье-то крыло, хлестнув мне ветром в лицо. Я отскочил, невольно вскрикнув. Из пропасти стрелой вылетел орел. Он поднялся прямо к солнцу и затем стал спускаться ко мне, описывая круги над моей головой и испуская дикие и грозные крики, словно негодуя на меня за то, что я потревожил его в этом царстве одиночества и смерти.

Неужели это была галлюцинация? Я больше никого нигде не увидел… Вдруг я нашел на дороге клочок бумаги, которая странным образом напомнила мне ту, что использовал Робер Дарзак в Сорбонне. На этом клочке я разобрал два слога, написанных, по моему мнению, рукой Бриньоля. По-видимому, недоставало начала слова. Вот что можно было прочесть: «бонне».

Два часа спустя я возвратился в форт Геркулес и рассказал все Рультабию, который ограничился тем, что положил найденный мной клочок бумаги в бумажник и попросил меня никому не рассказывать о моих открытиях. Удивленный столь ничтожным эффектом от того открытия, которое я считал страшно важным, я воззрился на Рультабия. Он отвернулся, однако недостаточно быстро для того, чтобы спрятать от меня глаза, полные слез.

– Рультабий! — воскликнул я.

Но он закрыл мне рот:

– Молчи, Сенклер!

Я взял его за руку — у него была лихорадка, и я не сомневался, что это волнение вызвано не одними лишь заботами, связанными с появлением Ларсана. Я упрекнул его за то, что он скрывал от меня свои отношения с дамой в черном, но он, по своему обыкновению, не ответил и отошел с тяжелым вздохом.

Меня ждали к обеду. Было уже поздно. Обед прошел мрачно, несмотря на взрывы смеха старого Боба. Мы даже не пытались рассеять тяжелое беспокойство, леденившее наши сердца. Будто каждый из нас знал о грозившем нам ударе и драма уже нависла над нашими головами. Супруги Дарзак ничего не ели. Эдит посматривала на меня странным взглядом.

В десять часов я с облегчением отправился на свой наблюдательный пункт под воротами башни Садовника. В то время как я сидел в маленькой комнатке, где прошлой ночью мы держали наш первый военный совет, дама в черном и Рультабий прошли под сводами. Госпожа Дарзак была заметно взволнованна. Она умоляла Рультабия о чем-то, чего я не мог разобрать. Я уловил из их разговора одно только слово, произнесенное Рультабием: «Вор»! Оба прошли во двор Карла Смелого… Дама в черном простерла было руки к молодому человеку, однако он сделал вид, что ничего не заметил, сейчас же покинул ее и заперся в своей комнате… Она осталась одна во дворе, прислонившись к стволу эвкалипта в позе невыразимого отчаяния, затем медленно прошла в Квадратную башню.

Было десятое апреля. Нападение на Квадратную башню должно было совершиться в ночь с одиннадцатого на двенадцатое.

Глава X 11 апреля

Это нападение произошло при обстоятельствах столь таинственных и непостижимых, что, если читатель позволит мне, дабы лучше все уяснить, я остановлюсь на некоторых подробностях нашего времяпрепровождения 11 апреля.

В течение всего этого дня стояла изнуряющая жара, и часы караула были особенно тяжелы. Солнце жгло немилосердно, и нам стоило бы немалого труда следить за поверхностью моря, которое блестело, как добела раскаленная стальная плита, если бы мы не вооружились темными очками, без которых трудно обойтись весной и летом в этой стране.

Утро

В девять часов я спустился из своей комнаты и направился в названную нами залой военного совета комнату, чтобы сменить Рультабия. Я не успел ни о чем спросить его, так как к нам тотчас вошел Дарзак и объявил, что должен сообщить нам нечто важное. Как выяснилось, он намеревался покинуть форт Геркулес вместе с госпожой Дарзак. Сначала это заявление повергло нас с Рультабием в полное изумление. Я начал разубеждать Дарзака, умоляя его не поступать так неосторожно. Рультабий холодно осведомился, какие причины могли заставить его внезапно решиться на отъезд. В ответ он произнес фразу, из которой мы поняли, насколько затруднительным становилось пребывание Дарзаков в замке Геркулес. Вот что он сказал: «У Эдит был нервный припадок!» Мы сейчас же догадались, из‑за чего, потому как ни я, ни Рультабий ни минуты не сомневались, что с каждым часом Эдит ревновала все больше и все тяжелее воспринимала знаки внимания, оказываемые ее мужем госпоже Дарзак. Накануне вечером она устроила Артуру Рансу сцену, и Дарзак, совершавший обход по двору, уловил некоторые отзвуки разразившейся грозы.