Дама в очках, с мобильником, на мотоцикле

— Дело? — переспросил Семечкин. — Какое же это у тебя дело, что ты из-за него, значить, от пива отказываешься? Жизнь, Костя, коротка, а похмелье вечно! И значить, никогда не надо, Константин, откладывать на пятницу то, что можно выпить в четверг!

— Да Зинаида за костями для своей зверюги отправила, — поморщился Мормышкин. — Будь она неладна! Я, само собой, про собаку говорю… впрочем, Зинаиды это тоже касается… А чего это ты, Леха, гуляешь? С каких таких нетрудовых заработков?

Действительно, Семечкин принадлежал не к той части человечества, которая угощает друзей и знакомых пивом и другими напитками, а к той, менее уважаемой, которая при всяком удобном случае норовит угоститься за чужой счет.

— Да так, значить, перепало мне маленько… — уклончиво ответил Семечкин. — Так, говоришь, костей Зинаида купить велела? Так вот как раз туточки, в этом павильоне, очень дешевых костей завезли! Исключительно вкусные кости, и всего, значить, по десять рублей за килограмм! — И он широким гостеприимным жестом показал Мормышкину на приземистое строение слева по курсу. Над дверью строения красовалась криво нарисованная вывеска, даже на неказистом рыночном фоне поражающая своей «грамотностью»: «Мяса. Курыца. Свиньина».

— По десять рублей, говоришь? — с интересом переспросил Мормышкин. — Чего-то уж больно дешево! Вместе с будкой, что ли, рубили?

— А тебе-то не все ли равно? — неприятно хихикнул Семечкин. — Ты же, значить, не сам эти кости есть будешь!

— И то верно! — согласился Мормышкин.

Цена была и вправду, как теперь говорят, демократичная. При такой цене из выделенных Зинаидой денег получалось еще кое-что сэкономить, а экономию отпущенных сожительницей средств Константин Мормышкин очень ценил.

Он задумчиво огляделся по сторонам и шагнул к двери павильона.

Как ни странно, она была закрыта.

— Ты, значить, маленько погоди, — придержал его за локоть Семечкин. — У них, значить, переучет. Кости свои переучитывают. — Он снова неприятно хихикнул.

— Что ж ты меня тогда понапрасну с толку сбиваешь? — нахмурился Константин. — Что ж ты меня отвлекаешь от решения продовольственной программы? Мне Зинаида выговор объявит с занесением в личность физиономии!

— Ты, главное, значить, не нервничай! — успокоил его Семечкин. — Это только для посторонних у них переучет, а для своих все завсегда открыто! Только, значить, заходить надо не с этой стороны, а со служебного, значить, входа…

Он аккуратно обвел Мормышкина вокруг павильона и подвел к задней двери, возле которой на пыльной неказистой земле валялась груда ломаных ящиков и какой-то неприятный темно-красный мусор.

Семечкин постучал в дверь костяшками пальцев и проговорил отчего-то тихим, испуганным голосом:

— Это мы! Открывай!

— Кто это — мы? — прогудело из-за двери. — Мы бывают разные! Бывает, что даже санинспектор…

— Это мы, значить, с Мормылем…

Внутри стукнуло, брякнуло, звякнуло, и дверь приоткрылась. Изнутри потянуло неприятным сладковатым запахом, и Мормышкину отчего-то вспомнилось деревенское кладбище, где они с Зинаидой побывали на прошлую Троицу.

— Заходи, Костя! — прошептал Семечкин и подтолкнул Мормышкина внутрь павильона. Сам же остался снаружи и тут же с облегчением улепетнул в неизвестном направлении.

Мормышкин же вошел в павильон и огляделся.

Вокруг него висели на крючьях разделанные свиные и бараньи туши, стояли ящики и лотки с вырезкой, субпродуктами и прочим мясным товаром. В глубине павильона перед дубовой колодой возвышался огромный толстый человек в заляпанном кровью переднике, с большой черной бородой и голыми волосатыми руками, наглядно доказывающими, что человек произошел от обезьяны. Причем не очень далеко от нее ушел.

Кроме него, в павильоне находился еще один человек — небольшого роста, верткий и подвижный, он стоял сбоку от Мормышкина и смотрел на него странным веселым взглядом. Именно он открыл Константину дверь павильона, и он же теперь эту дверь тщательно закрыл и заложил тяжелым кованым засовом.

— Здорово, Мормыль! — проговорил он таким тоном, как будто очень удачно пошутил и ждет теперь, чтобы все присутствующие оценили его шутку. Голос у этого человека оказался неожиданно густым и басовитым, и это почему-то не понравилось Мормышкину.

— Для кого Мормыль, а для кого — Константин Михалыч! — ответил он привычно. — Ну, показывай свои кости!

— Мои кости? — Незнакомец еще больше развеселился. — Ну, это как поглядеть… Давай, Константин Михалыч, проходи к Макарию, будем смотреть кости!

Мормышкин неуверенно прошел в глубь павильона, приблизился к огромному бородачу и посмотрел на него выжидательно.

— Хлипкий он какой-то! — проговорил бородач. — В чем только душа держится!

Если у того, первого человека при мелком и худощавом телосложении голос был удивительно мощный и басовитый, то у этого бородатого великана, наоборот, он был неожиданно тонкий и визгливый, как у скандальной женщины среднего предпенсионного возраста или у хулиганистого подростка.

— Ты не смущайся, Макарий! — успокоил его мелкий. — Это только с виду он хлипкий, а так — ничего, вытерпит!