Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник]

В голосе Соланж ни малейшей агрессии, даже и простой дерзости тоже нет. Она говорит снисходительным тоном. Это куда хуже. Вообще-то она и сама не понимает, откуда у нее такая уверенность, такое высокомерие, свойственные только тем людям, у которых позади слишком большой кусок жизни, чтобы не суметь отрешиться от настоящего.

— Собственно говоря, — продолжает она безмятежно, — завтра я, наверное, в агентстве не появлюсь. Буду здесь в четверг во второй половине дня… или, может быть, в пятницу… там посмотрим…

С этими словами Соланж тихо выходит из кабинета Бернара, постаравшись как можно аккуратнее прикрыть за собой дверь. Потому что хлопнуть дверью перед носом у собственного начальника для нее теперь так же невозможно, как помчаться вслед за уходящим автобусом. И оттого, что ею отныне владеет приятная и непреодолимая уверенность в том, что начальнику до нее во всех смыслах куда как далеко, ровным счетом ничего не меняется.

~~~

Соланж задумчиво рассматривает свое отражение в зеркале над полочкой в ванной, тесно заставленной флаконами, баночками, всевозможными чудодейственными кремами.

Сегодня утром она изучает себя вовсе не для того, чтобы встать под знамена красоты в ряды молодых. Напротив, ей, неизменно стойкому солдатику, внезапно захотелось из этой армии дезертировать.

Она разглядывает свое отражение, и в ее намерения не входит, надраив себя до блеска и прорисовав все до единой реснички, явиться на перекличку; нет, она повинуется каким-то другим — смутным, еще не вполне осознанным побуждениям. И если в это утро Соланж особенно пристально отыскивает на себе мелкие, но роковые знаки, тревожные пометки времени, то совсем не с тем настроением, с каким делала это в любое другое утро. На этот раз, заметив их, она испытывает совершенно особенное удовольствие. На этот раз они не пугают, а успокаивают ее.

Теперь Соланж всматривается не столько в настоящее, сколько в будущее. Плотно сомкнув ступни, она весело перепрыгивает сегодняшний день и приземляется в завтрашнем. Ищет себя там, где ее пока что нет, но где она непременно окажется. И даже старается поскорее там оказаться, торопит события, забегает вперед.

Да-да, на самом деле сейчас, стоя перед зеркалом в ванной, она так задумчиво всматривается именно в будущее, именно его призывает, охваченная тайным любопытством и нетерпеливым желанием…

После этого облик ванной резко меняется. Флаконы и баночки исчезают в недрах шкафа. Помилования удостаиваются лишь коробочка с рисовой пудрой и флакон одеколона — они остаются на привычных местах на полочке. Затем Соланж принимается обуздывать свою великолепную гриву. Она скручивает волосы, собирает их в низкий узел на затылке и окончательно усмиряет, утыкав шпильками. Наконец, перебрав весь гардероб и разочаровавшись в нем, она снова останавливает выбор на сером костюме, который носит вот уже несколько дней то с черной, то с белой блузкой, с туфлями без каблука…

Дельфина тоже, в конце концов, признала, что серый костюм матери очень идет, хотя при встрече с Соланж в ресторане поначалу оторопела. Но ужин, право же, вышел очень приятным. Соланж, искусно отмеряя твердость и великодушие, расточала дочери советы, продиктованные исключительно здравым смыслом, и этот здравый смысл, похоже, удивил Дельфину еще больше, чем серый костюм. Когда они прощались, девушка с таким же озабоченным лицом, какое было у Колетт утром в агентстве, тоже спросила, все ли в порядке, и Соланж с ангельской улыбкой ответила, что, конечно же, все хорошо. Просто замечательно.

Соланж перестала ходить на работу. Соланж не отзывалась на сообщения, которые Колетт, с каждым днем тревожившаяся все сильнее, оставляла на автоответчике. Да и на другие звонки — по большей части от мужчин, самым настырным из которых был Жак, ее официальный любовник, — тоже не отвечала. Жака она в свое время прозвала «Роковым» за склонность к философствованию и столь же неизлечимую склонность заявляться всегда в самый неподходящий момент: и как только ему удавалось всякий раз сваливаться ей на голову подобно року или судьбе? Правда, этот недостаток с лихвой искупала его выдающаяся способность в любом месте и при любых обстоятельствах предаваться утехам страсти.

Но сейчас у Соланж были дела поважнее, и она вовсе не собиралась уступать никаким — ни дружеским, ни любовным — требованиям.

Теперь, когда ее перемещения подчинены новому темпу мысли и шага, когда она заботится о том, чтобы сохранять ритм, когда походку ее сопровождает это плавное покачивание и она аккуратно переставляет ноги, старательно отмеряя и выверяя каждое прикосновение ступни к асфальту… Теперь, когда ее влечет вперед не долг и не принуждение, она открывает в собственном квартале по-истине чудесные уголки. И уже отыскала там восхитительные дворики, невероятные здания.

Вчера во время очередной бесцельной прогулки она буквально в нескольких шагах от дома набрела на крохотный скверик, о существовании которого прежде и не подозревала.