Дама выбирает кавалера (СИ)

Мы с графом снова разместились в гостиной, но теперь уже совсем в другом положении. Голицын сел у камина, пытаясь забить свою трубку, а меня неожиданно потянуло к инструменту.

— Рад видеть Вас в столь приподнятом настроении. — Донеслось до меня от камина.

— Есть веская причина. — Улыбнулась я, поглаживая клавиши. — Мы с Николаем не виделись уже очень много лет.

Наверное, недаром говорят, что музыка — лучшее отражение нашего настроения. Обычно это откликалось в моем плейлисте в наушниках. Но теперь в распоряжении был лишь инструмент, память и… голос.

С моих плеч свалилась такая гора, когда я поняла, что спасена. И дело было даже не в том, что с Николаем мои шансы на возвращение домой резко возросло. Это было будто фоново, само собой разумеющиеся. А вот то, что я была оправдана в лице Голицына, что моей криво слепленной легенде нашлось подтверждение — заставляло мою душу петь. И не только душу.

Пальцы сами нащупали нужные клавиши, и полилась нежная мелодия, всплывшая в памяти, будто сама собой.

— Поутру, на заре, по росистой траве я пойду свежим утром дышать. — Пела я не ахти, не сравниться с Натальей Юрьевной Салтыковой, которая щебетала соловьем. Но сейчас желание петь было сильнее моих умений. — И в душистую тень, где теснится сирень, я пойду свое счастье искать.

Тихий проигрыш я старалась сделать ещё тише, чтобы максимально придать клавесину мягкое звучание фортепьяно. И это позволило мне услышать аккуратные шаги графа.

— В жизни счастье одно мне найти суждено. И то счастье в сирени живёт. На зеленых ветвях, на душистых кистях, мое бедное счастье цветёт. — Я тихонько закончила романс, улыбаясь своему неожиданному желанию. Но едва была доиграна последняя нота, как мою ладонь накрыла мужская. Я замерла, боясь поднять глаза.

— Вера Павловна. — Голос Сергея Александровича был тихим, будто бы чуть сдавленным. — Простите меня.

Мужчина опустился на одно колено передо мной, и только сейчас я позволила себе посмотреть на него, не удержавшись от улыбки.

— Вы в своем праве. — Его рука по-прежнему сжимала мою ладонь. — Я бы на Вашем месте забеспокоилась ещё раньше. Хорошо, что Николай появился так вовремя, иначе бы не знаю, что делала…

— Не только за это. — Прервал меня Голицын, качнув головой.

— А за что ещё? — Я захлопала глазами, непонимающе глядя на мужчину.

— За это. — И граф подался навстречу, не позволяя мне ускользнуть от его уверенного поцелуя. Да и, честно говоря, мне не очень-то хотелось. Я отвечала на поцелуй с непередаваемым облегчением на сердце.

Не знаю, сколько мы просидели так, касаясь друг друга, целуя снова и снова, пока не кружилась голова. Мои пальцы порхали по любимому лицу, стараясь запомнить каждую его черточку не только глазами, но и прикосновениями. Его руки гладили мои плечи, руки, спину. Я зарывалась пальцами в шелк волос, прижимаясь ближе, слушая, как бьется навылет его сердце. Пока голоса за дверью не заставили нас отпрянуть друг от друга. Снова.

Я быстро опустила голову, утыкаясь взглядом в клавиши, а Голицын широким шагом пересек гостиную и встал у камина. Только горящие щеки и растрепанный вид выдавал нас с головой.

— Я же говорил, что быстро управлюсь. — На пороге появился Николай. — Велите подать чаю, Сергей Александрович. На улице черт знает что творится.

Остаток вечера мы провели втроем. Я рассказывала про свою жизнь у Толстых, не скупясь на красочные эпитеты в сторону генерал-губернатора и его дражайшей супруги. Голицын одобрительно посмеивался, а Уваров больше поджимал губы. Тому явно не нравилось, что я вступила в столь близкие отношения с верхушкой Петербурга. Однако и Николай все же пару раз, но улыбнулся, что я считала своей личной победой. Вот сухарь черствый.

Когда выдалась минутка наедине, Николай сообщил, что с машиной времени его постигла неудача.

— Я же говорила! — Чуть не вскрикнула я, вовремя прикрывая рот ладошкой.

— Тише вы. — Уваров поморщился. — Это лишь значит, что мы оба в большой-большой беде.

И, увы, он был прав.

Глава 17

Я питала надежду, что теперь, когда особняк вновь наполнился живыми голосами, кроме нашего с Аглаей молчаливого согласия, когда вернулся Голицын и у меня неожиданно нашёлся «брат», то в доме станет гораздо веселее. Но я сильно ошибалась.

Сергей Александрович с утра, даже не выпив чашки кофе, уезжал во дворец. Император по своему обыкновению предпочитал решать все важные государственные дела в первой половине дня, которая, иной раз, растягивалась до самого вечера. И Голицын, всё ещё обязанный участвовать в рискованном проекте дипломатической миссии в Японии, каждый день по многу часов проводил в Петергофе и на пути туда и обратно.