Дамаск

Рэйчел щиплет и пинает его, тычками загоняет в ванную. За завтраком она выигрывает соревнование «Кто запихнет больше печенья в рот». Она первая прыгает в машину, на ней спортивный костюм, весь увешанный значками, намекающими, что она станет международной олимпийской чемпионкой Европы и мира, и о ней каждый день будут писать газеты. Завтра о ней, действительно, напишут газеты, и Спенсер начинает двигать челюстью, как папа, чтобы не плакать, как мама. Он прячет лицо в ладонях и еще напряженнее пытается вспомнить, как Рэйчел восстанавливала дыхание после пробежки: руки в колени, колени сведены, озорной взгляд из-под бровей и широкая улыбка.

Все будет хорошо.

1/11/93 понедельник 09:12

Генри Мицуи завтракал в разных уголках страны в сотне гостиниц не хуже и не лучше этой. В столовой круглые столики, а сюжеты картин на стенах невыразительны и скучны, как и эта гравюра застывшего Парка Баттерси на стене за спиной отца. Больше в столовой никого нет, кроме безмолвных менеджеров, ожидающих утреннего заседания с вручением награды Института торговли и маркетингового менеджмента лучшему торговому представителю 1993 года. Это указано на их нагрудных значках, рядом с именем.

Отец принес себе из буфета чашу со сливами и стакан молока. Завтрак Генри состоял из чайника с чаем и свежего номера «Таймс», который он сложил пополам и держал над своей пустой тарелкой.

– Я надеялся, что мы сможем поговорить, – сказал отец.

– Я всегда читаю «Таймс» за завтраком.

Отец поджал губы и принялся гонять по тарелке сливу, а Генри подыскивал настоящую английскую идиому из своей коллекции, дабы подчеркнуть, насколько велико расстояние между ними.

– Она позволяет мне гнать на всех парах, – сказал он.

Затем он вернулся к своей газете и непростой задаче, состоявшей в том, чтобы перевернуть страницу. Для этого он развернул и снова сложил газету пополам. На сегодня новостей немного. В Северной Ирландии опять погибли люди. Вступил в силу Маастрихский договор. Найджел Манселл[9] разбил свой «болид», а орнитологи обнаружили где-то редкий вид птиц. Особенно не повезло знаменитостям: одновременно умерли Ривер Феникс и Федерико Феллини. В остальном этот номер «Таймс» ничем не отличался от прочих, где можно прочесть о том, как люди меняют работу, выигрывают и проигрывают в азартные игры, читают и любят или не любят книги, надеются посмотреть новый хороший фильм в кинотеатре, утверждают что театр сейчас уже не тот, что был раньше, или все тот же. И с тем же любопытством все читают о рождениях, женитьбах и смертях незнакомых людей. Генри полюбил проводить утренние часы за чтением «Таймс», но сегодня ему было нелегко сосредоточиться на газете, даже на заголовках. Ему казалось, что происходящее в мире меркнет перед его собственными проблемами. Исключение он делал лишь для Феллини и Ривера Феникса.

Он заглянул на страничку, посвященную скачкам, и с облегчением узнал, что личный фаворит газеты не смог обставить Мистера Путаника в Ньюкасле. Потом он отложил газету в сторону и поинтересовался у отца, о чем тот задумался.

– Я беспокоюсь о твоем самочувствии.

– Почему?

– Я твой отец.

– Я нормально себя чувствую.

– И только?

– Мне редко хочется кого-нибудь убить, если ты желаешь услышать это.

– Я не это имел в виду.

– Мне нечасто хочется мучить и пытать людей до тех пор, пока они не завизжат. Шутка. Это шутка, папа.

– Это не слишком смешно.

– Может быть.

До отъезда из Японии Генри и правда иногда бывал не в себе. Но он до сих пор поражался тому, как это вдруг отец и доктор Осава одновременно, независимо друг от друга, решили, что лишь задавая ему кучу личных вопросов и сочувственно улыбаясь его ответам, смогут избавить его от незавидной доли серийного убийцы. Очевидно, их испортили криминальные романы и полицейские боевики. Или они слишком серьезно относятся к тому, что пишут в газетах.

– Я изменился, – сказал Генри, – с тех самых пор, как приехал сюда. Я последовал совету доктора Осавы и все время твержу себе, что у каждого человека своя жизнь.

– И что, помогает?

– Пока еще не свернул никому шею, если ты это имеешь в виду.

– Не так важно, что с тобой происходит сегодня, Генри, у тебя же вся жизнь впереди.

– Ты сказал, что уже забронировал билет. Очевидно, сегодня мой последний день здесь.

Мистер Мицуи раздраженно попросил Генри говорить по-японски, но Генри ответил, что предпочитает говорить на языке своей матери. Он покрутил в руках телефон и наконец спросил, как она. Отец ответил по-японски, что она чувствует себя нормально, хотя выздоровление затянулось. Иногда мучают кошмары.

– Она хочет меня видеть?