Дамасские ворота

— Здесь было медресе, — объяснил он Сонии. — Также здесь жил наш возлюбленный учитель аль-Хуссейни. И блаженной памяти шейх Бергер аль-Тарик, который был твоим другом. Мы думали, что ты, как мы, правоверная.

— Принимая все это во внимание, — добавил его смуглолицый спутник.

— Мы тут для того, чтобы постигать веру, — сказала Сония. — Молиться и изучать. Поэтому я здесь. И поэтому пригласила друзей.

— Который из них твой муж? — спросил похожий на Синатру.

Прежде чем она успела придумать приемлемый ответ, тот заговорил снова:

— Если ты тут для того, чтобы изучать и постигать, друг возлюбленного Бергера аль-Тарика, тогда ты непременно должна знать, что учение из учений, вершина познания есть ислам.

Последовала пауза. Второй молитвенным жестом быстро коснулся лба.

— У меня нет мужа, — сказала Сония. — Я живу одна. Я тоже любила благословенного Бергера аль-Тарика, но он не был мне мужем. Я чту ислам, и мои друзья тоже.

Посетители секунду смотрели на нее.

— А что такое старик рассказывает христианам? — спросил смуглый. — Почему они собираются вокруг него?

— И даже сюда приходят, — добавил бледный.

— Ему было видение, — ответила Сония. — Он обращается ко всем, не только к христианам.

— К евреям?

— Да.

— Верующим?

— Он чтит все религии. Не добавляет ничего своего. Поощряет мусульманскую веру.

— Но он еврей, — сказал человек с лицом молодого Синатры. — Нам сказали об этом. И ты. Ты сама тоже.

— Абдулла Уолтер был рожден евреем. Великий шейх. Друг аль-Хуссейни. Это был его дом. Я его последовательница. Мои друзья веруют так же, как я.

— Как дом аль-Хуссейни, он должен принадлежать Вакуфу, — сказал смуглый. — Но им владел христианин, армянин, последователь франкского папы[289]. И живут в нем евреи.

— Для меня это дом Бергера, — ответила Сония. — Всё здесь славит его.

— Пожилой обращается к народу перед христианской церковью, которая была мечетью Салах ад-Дина. Мы видели его там.

— Мы считаем, что речь идет о неверии в Бога, — заявил Фрэнк Синатра. — Неверии в доме аль-Хуссейни. Мы также думаем, что дом собираются захватить евреи.

Он говорил сдержанно, но едва заметно дрожал от ярости, и Сония поняла, что дело плохо. Формально Вакуф был силой умеренной, подчиняющейся иорданцам. Но было ясно, что скоро у Сонии и компании возникнут проблемы.

Когда стемнело, она включила электрический свет и принялась отбирать вещи, которые, как она чувствовала, ни в коем случае нельзя было оставлять при переезде. Большую часть вещей придется оставить, хотя то, что принадлежало Бергеру, она постаралась раздать его родственникам, а что могла, взяла сама.

После девяти вечера, когда окончательно стемнело, раздался телефонный звонок. Она разбирала незавершенные рукописи Бергера, вполуха слушая звуки пения и танцев с празднования бар-мицвы[290], которые доносились до нее через густое плетение каменных лестниц и стен, отделявших ее спальню в старом дворце муфтия от площади Котель.

— Алло?

Звонил Крис Лукас, хотел встретиться.

— А не можешь прийти сюда, Крис? Если считаешь, что это опасно, встретимся в другом месте.

— Буду через сорок минут. Я пешком.

Он опустил трубку прежде, чем она успела предупредить, чтобы он не шел со стороны площади Котель. Но именно так он и пришел, исходя из теории, что если Лестрейд позволяет себе пользоваться старой улицей Кардо, то может и он.

Он поднимался по лестнице на глазах у африканских мальчишек, собравшихся во дворе вокруг лампы. У одного из них в руке была игровая приставка «Геймбой».

— Никто за тобой не шел? — спросила она.

— Не больше, чем обычно.

Он ни разу не задумывался, следит ли за ним кто-нибудь, когда он идет по городу.

— Это, может быть, наш последний вечер здесь, Крис.

Она рассказала о визите людей из Вакуфа и что, как она думает, будет невозможно оставаться в этой квартире.

— Надо было принести шампанское. Чтобы предаться прекрасным воспоминаниям.

— Да, мне тоже будет о чем вспомнить. — По тому, как она посмотрела, Лукас подумал, что она сердится на него. — Была у меня одна фантазия. Я представляла себе, как мы будем жить здесь.

— Ты имеешь в виду себя и твою разрастающуюся шайку паломников? Опасная затея, Сония. И было бы малость тесновато.

— Я имею в виду тебя и себя, Крис. Нас двоих. Когда все произойдет.

— О! Ты подразумеваешь век чудес, новый порядок времен. Как начертано на деньгах[291].

— Не смейся над моими фантазиями. Не смейся, если хочешь присутствовать в них.

Он привлек ее к себе и поцеловал:

— Мне не до смеха. — Он крепче прижал ее к себе, не желая отпускать. Безысходность и отчаяние охватили его, словно от осознания, что удержать ее невозможно. — Я б смеялся, если бы мог.

— Черт! Должно быть, это любовь.

— Я это так и понимаю, — сказал Лукас.

Она стояла лицом к нему, положив руки ему на плечи, ритмически похлопывая пальцами по его ключицам.

— Крис, Преподобный не хочет, чтобы я даже видела тебя.

— Тогда ну его к бесу!

— По крайней мере, то же самое сказал Разиэль. Он говорит, что Преподобный считает: если ты не желаешь ждать вместе с нами, то недостоин нашей компании.