Дамасские ворота

Перед самым рассветом Лукас услышал утренний призыв к молитве, звучавший над всей огромной долиной золы[371]. На сей раз это был не яростный вопль муэдзина, не призыв обрушить гнев на мерзости, не клич «Itbah al-Yahud!». А лишь красота призыва к молитве, увещевания и уверения верующих, что молитва лучше сна. Конечно, это была магнитофонная запись. Но когда она зазвучала, пустыню озарили первые лучи солнца, а на дороге воцарилась тишина и мир.

Появился, где-то продремавший остаток ночи, Калиф:

— Днем будет лучше.

— Прекрасно, — сказал Лукас.

На рассвете молодой навар повез его той же дорогой, по которой носились ночью в поисках Лукаса полоумные жители деревни. Появился военный вертолет и минуту кружил над ними. Того гляди прикажут съехать на обочину.

Вскоре Лукас узнал окраины Аш-Шейх-Иджлина, где, как говорили, должен был располагаться ооновский распределительный центр. Здесь навар высадил его, и он пошел дальше пешком. Небо было еще затянуто дымом. Откуда-то, не слишком издалека, повеяло, как показалось Лукасу, йодистым запахом океана, водорослей, побережья.

Через час после восхода солнца уже стояла нестерпимая жара. Лукасу, не прихватившему шляпы, напекло лысину. Над дорогой дрожали миражи. Тучка днем была бы кстати, подумалось Лукасу. Ночью — столп огненный[372].

Он не думал, что есть смысл возвращаться в Бейт-Аджани за женщинами, нашедшими убежище в доме старой повитухи. Лучше попытаться уйти под защиту ООН или какой-нибудь неправительственной организации, а уже с их помощью связаться с Нуалой, Розой и Сонией. По его соображениям, женщинам не должна грозить непосредственная опасность.

Впереди из миража на дороге появились четыре нечеткие фигуры. Когда они приблизились, он увидел, что это четверо молодых палестинцев. Их одежда была грязной и закопченной, будто они слишком приближались к огню. Один был в куфие с черной завязкой и нес канистру с бензином. При виде канистры Лукас заволновался.

Молодые люди поравнялись с ним, глядя неприязненно. Непонятно, кто они были. То ли палестинцы из городка, то ли бедуины, а может, даже навары, аль-фирули.

— Ты еврей, — сказал один, проходя мимо.

— Шпион, — сказал другой.

— Ты дерьмо, — сказал тот, что в куфие и с канистрой.

— Дерьмо, — сказал четвертый, видимо почти не знавший английского.

Что толку возмущаться? Каждый идет своей дорогой, и Лукас, во всяком случае, не стал оглядываться. Он уже сталкивался с подобным на Карибах, и ничего.

Следующим, что он увидел в слепящем свете, была самоходка под флагом с сине-белой звездой Давида, остановившаяся у края дороги. Самоходка была грязная и выглядела брошенной, но оказалось, что в ней сидит патруль Цахала. Люк башни открылся, и показалась голова парня в танкистском шлеме. Парень снял шлем, достал из кармашка фуфайки солнцезащитные очки и уставился на Лукаса.

Помолчал озадаченно, потом потребовал:

— Документы!

Лукас показал ему паспорт и пропуск для прессы.

— Что, кое-какие проблемы? — сухо спросил солдат.

— Да, натолкнулся на баррикаду ночью. Пришлось оставить машину.

— Теперь ее, наверно, сожгли. Еще повезло, что вас в ней не было.

Лукас улыбнулся, показывая, что оценил шутку.

— Думаете, шучу? — с раздражением спросил солдат. — Прошлой ночью убили гражданского. По всему сектору были беспорядки. На Западном берегу тоже. Даже в наших собственных городах. В Лоде. Назарете. Холоне. Молодую девушку убили.

— В секторе?

— В самом Тель-Авиве, — ответил солдат.

— Как можете заметить, — сказал Лукас, — я заблудился, к тому же я иностранец. Я бы хотел позвонить в свой офис в Иерусалиме. Не могли бы вы подбросить меня до поста ООН?

На лице солдата появилось беспокойство. Из люка выглянул второй молодой солдат, обмахиваясь беретом. При открытом люке кондиционер в танке не справлялся с нагрузкой.

— Я бы с удовольствием помог, — сказал первый. — Но вдруг что-то произойдет, пока вы с нами? Бац — и мы уже в Ливане. — Он оглядел горизонт. — Гляньте туда, — показал он на ближайшее поселение за полем шпината. — Это Кфар-Готлиб. У них есть телефон. Они вас выручат.

Второй солдат бросил какое-то словечко на иврите, позабавившее его товарища, но которого Лукас не понял.

— Мы думаем, что у них есть телефон, — перевел первый. — Мы не всегда знаем, что им разрешено.

Они достали из глубины танка прохладное армейское одеяло, бросили на раскаленную броню, чтобы он сел, и довезли до Кфар-Готлиба. У ворот поселения солдат, командовавший самоходкой, объяснил, что приключилось с Лукасом. Вооруженные часовые открыли ворота. Часовые были в такой же форме цвета хаки, что и танкисты, отличаясь только кипой на макушке, и были мрачны и молчаливы.

Лукас пожал руку солдатам, подбросившим его до поселения, и прошел в ворота.

— Не уверен, что добрался бы сам, — сказал он часовым.