Дамасские ворота

Гостиная была завалена вещами Де Куффа, в основном книгами и переплетенными манускриптами. Со времени смерти Бергера Сония была занята разборкой и перевозом томов, его и Де Куффа. Старый австриец умер в университетской клинике после нескольких часов пребывания в коме. Большую часть последних дней дома он находился с Разиэлем и Де Куффом; они все трое словно переместились в некое духовное пространство.

Большинство книг, дневников и записных книжек Бергера оставались на его квартире в Старом городе. Все его записи были на немецком, который Де Куфф знал, а Сония нет. Она унаследовала то немногое из его имущества, что имело практическую ценность: несколько персидских манускриптов, небольшую коллекцию исламского искусства — образцы куфических рисунков, копированных притиранием, и каллиграфии — и мебели. Также обнаружилось несколько тысяч американских долларов на счете в амманском банке.

Сония в конце концов договорилась с Вакуфом, мусульманскими религиозными властями, о захоронении Бергера на мусульманском кладбище. Вакуф не потребовал возвращения квартиры Бергера, которая, возможно, была в их собственности, но те еще не знали о Де Куффе и его последователях.

Лукас перенес с полдюжины коробок с книгами в машину и направился к Львиным воротам в восточной стене, чтобы подъехать как можно ближе к бывшей квартире Тарика. Паркуясь, он сказал себе, что когда-нибудь его машину сожгут из-за желтых израильских номеров.

Поднимаясь с первой порцией книг по древним ступеням, он увидел Разиэля, который, сидя на террасе, наблюдал сверху за его усилиями. Не обращая на него внимания, Лукас вернулся за следующей коробкой.

Когда все коробки были наконец перенесены, он увидел, что Разиэль улыбается ему с дивана на террасе.

— Нужно было помочь тебе, — проговорил Разиэль. — Извини. Мы медитировали всю ночь.

— Пустяки, — ответил Лукас. На шее Разиэля висело необычное украшение, которого Лукас прежде не замечал. — Что это на тебе?

— А, это. — Он снял украшение и протянул Лукасу. — Уроборос. Змей, кусающий себя за хвост. Нам его сделал эфиоп, серебряных дел мастер, который сидит у рынка Махане-Иегуда.

— Во всех вариантах рассказов о змее, которые я слышал, — сказал Лукас, — это злое существо[153]. Исключение — гностические варианты.

Он видел, что задел воспитанника иешивы Разиэля и тот готов пуститься в спор.

— Уроборос постоянно встречается в «Зогаре», «Книге сияния». Там это берешит, что значит «вначале». То есть просто: «В начале»[154].

Лукас достал блокнот:

— Могу я это записать?

— Пожалуйста! — ответил Разиэль. — Записывай: это значит «в моем начале — мой конец»[155].

Лукас записывал за ним, думая про себя: «Сильно звучит». Что-то заставило его почувствовать, что к Разиэлю нельзя относиться с пренебрежением. Ему даже стало страшновато.

— Знаком с кундалини-йогой? — спросил Разиэль.

— Слышал что-то.

— Силы, посредством которых мы совершаем акт творения, схожи. Может быть, одни и те же. Это силы, что не действуют наполовину или кое-когда.

— Но Кундалини — это богиня-змея, — сказал Лукас. — Что-то не очень кошерно.

— Кундалини — это метафора, Кристофер. Скрытые силы — то же самое. Древние мудрецы называли внешний покров мира змеиной кожей.

Лукас записал в блокноте: кундалини.

— Все собирался спросить тебя. Карл Лукас из Колумбийского — не твой отец?

— Он умер три года назад.

— Прости, не знал.

— Это Сония тебе сказала?

— Вовсе нет, — ответил Разиэль.

— Заметил интеллектуальное сходство?

— А что, есть? — улыбнулся Разиэль.

— Да. Но я эпигон. Сукин сын, карлик.

— Нет, ты не прав.

— А твой старик? Конгрессмен?

— Да. И друг президента. Председатель комитета по образованию в палате представителей. Так что я знаю, что значит быть сыном… такого отца.

— Понимаю.

— А мать у тебя пела.

— Забавно, — сказал Лукас. — Я вот расспрашиваю тебя, а ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе. Да, моя мать была известная певица, Гейл Хайнс. Хорошо зарабатывала, пока выступала. Отец гордился ею. К сожалению, они расстались.

— Я слышал ее.

— Шутишь!

— Она пела lieder[156], правильно? У нее вышли знаменитые пластинки Малера и Брамса на «Декке».

— Да, это так.

— Das Lied von der Erde, — сказал Разиэль. — Kindertoten-lieder[157]. Изумительно. Совсем как Ферриер[158]. Ты должен гордиться ею.

— Да, — сказал пораженный Лукас. — Большое спасибо. Я и горжусь.

— Подозреваю, отношения с профессором отрицательно сказались на ее карьере. Необходимость вращаться в том кругу и так далее.

Лукас мог только кивнуть.

— Она умерла молодой, — наконец выговорил он после паузы. — Как Ферриер.

— Она была знакома с друзьями твоего отца?

— Понимаешь, — сказал Лукас, — они были народ чопорный. Буржуа. Немцы, — рассмеялся Лукас, сам того не желая. — Однажды он отправился в Лос-Анджелес на «Суперчифе»[159] и взял ее с собой, чтобы познакомить со своими приятелями по Франкфуртской школе[160]: Теодором Адорно, Гербертом Маркузе и Томасом Манном. Во всяком случае, взял с собой, когда пошел повидаться с ними.

— И как они ей показались?