Дамасские ворота

Когда он подошел к Львиным воротам, небо было еще сине-черным и усыпано звездами. У ворот ждали первые утренние такси и полдюжины автобусов «Интернешнл харвестер», урчали их мощные вонючие моторы, работая на холостом ходу. Автобусы принадлежали палестинским компаниям, осуществлявшим сообщение между городами на Западном берегу и городом, который они называли Аль-Кудс[201], Святой. Де Куфф отступил во тьму в нескольких сотнях футов от средоточия шума и света у ворот.

Впервые со времени прибытия в Иерусалим он испытал чувство близости Духа Божия. Святая святых храма была на Харам-эш-Шарифе, внутри[202]. Он чувствовал притягательную силу его инобытия и внушаемого им ужаса. Чувствовал себя новоизбранным, вызванным из глубин этой звездной ночи к горе Мориа.

Из сводчатой тени он смотрел на слабые огоньки францисканского монастыря Бичевания дальше по улице. Глядя на них, он вообразил, что слышит пение. Секунду спустя он уже был уверен, что действительно слышит — «Regina Coeli» францисканской заутрени: «Ave Maria virgine sanctissima»[203].

С воображаемым напевом, звучащим в ушах, он двинулся к воротам, которые перекрывали выход на площадь перед купальней Вифезда и церковью Святой Анны. Небо над Масличной горой начало светлеть.

В ускоряющемся рассвете Де Куфф увидел ряд тел, сидевших привалясь к стене семинарии напротив монастыря. Это все были молодые люди, в большинстве, казалось, иностранцы. Одни оборваны и истощены, другие выглядели как богатые туристы. Должно быть, подумал он, не попали на ночную службу в храме Гроба Господня или не хватило места в гостиницах поблизости. Кто-то спал, кто-то уставился в небо, кто-то смотрел на него.

Он прошел по камням площади мимо запертой церкви к краю сухих руин, что когда-то были купальней Вифезда. Свет собирался над Масличной горой, и Де Куффу казалось, что он слышит, как встает солнце, ритм и тонкости его движения, перемещение элементов, его составляющих. Он подумал, что, может быть, ощущает Сефирот, эманации Бога. Его бросило в пот. Несмотря на замешательство, его охватило чувство благодарности.

Он сел на каменную ступень, возвышавшуюся над купальней, снял пиджак, свернул его подкладкой наружу и положил рядом с собой. Свет растекался вокруг, рябя, как вода, мелодично позванивая.

Некогда купальня была при Втором храме, затем ее назвали Прудом Израильским. Существовало поверье, что каждый год ангел по временам сходил в купальню и возмущал воду крылом. И вода становилась хороша и лечебна. Здесь Иисус исцелил паралитика.

При храме было «пять крытых ходов», там поклонялись Серапису, великому синкретическому божеству Востока. Серапис одновременно был связан с Аписом — Осирисом и Эскулапом, сыном Аполлона. Он был изображен увенчанным мерой пшеницы, со скипетром, обвитым извивающимися змеями, рядом Анубис с головой шакала.

Де Куфф, скрестив ноги, сидел на древнем камне. Розовый свет омывал его. Он поднял руки над головой и так держал их, ладонями вверх. Руки у него были короткие и дряблые, но кисти невероятно изящные, гибкие и чуткие. Кисти музыканта, врача.

Когда от Храмовой горы донеслись звуки молитвы, Де Куфф закрыл глаза, чтобы увидеть сияющие Сефирот. Он и Разиэль искали их в звуках мусульманской молитвы с тех пор, как поселились в Старом городе. На этот раз Сефирот были там для него, мириады «Зогара», Нетварный Свет.

Он не представлял, сколько времени пребывал в состоянии каваны. Когда он огляделся по сторонам, больше десятка молодых людей сидели вокруг, или погрузившись в медитацию, или просто глядя на него, словно ждали, что он скажет. Он встал, улыбнулся им и поднял свой пиджак. Серьезная молодая блондинка помогла ему накинуть пиджак на плечи.

Голова кружилась от долгого сидения в медитации, и его пошатывало, но сердце сжималось от радости. Его переполняла любовь к пестрой толпе молодежи, собравшейся вокруг. Говорил ли он им что-нибудь? Они с участием смотрели на него, расступаясь, чтобы дать ему пройти.

Направляясь с площади на улицу, он заметил, что церковь Святой Анны открылась, на алтаре зажгли свечи, готовясь к утренней службе. Церковь Святой Анны была крайне аскетичной. Отсутствие украшений и массивные тесаные каменные блоки, из которых она была сложена, придавали ей почти современный вид. После того как Иерусалим пал перед Саладином, она использовалась как мечеть, и на притолоке остались вырезанные изречения из Корана. Де Куфф вошел внутрь и остановился под огромным сводом, вдыхая едва уловимый запах ладана, древнего камня и дымка свечей.

И внезапно в этой церкви-мечети-храме возле Пруда Израильского ему подумалось: он знает, что это значит, когда говорится — «все есть Тора». И что значит понимать, что «век жизни будущей»[204] близок. Тайна Торы была намного необычнее, чем можно представить. Вечной причиной того, что есть что-то, нежели ничего нет. Она была в основе всего, в формах более разнообразных, нежели кто осмеливался вообразить. Это знание едва не сбило его с ног.

Он стоял в главном проходе, когда к нему снова подошла та молодая блондинка.