Дамба

Уже много лет Гуннар Ларссон на пенсии. И как раз сейчас собрался на ежедневную прогулку по Порьюсу. Моросил дождь, как почти каждый день в эту ненастную осень. Посмотрел – вода в реке опять поднялась. В новостях передавали – в Суорве сбрасывают воду, посчитали, что давление на дамбу великовато. Излишняя предосторожность. Гуннар сам участвовал в строительстве, и кому, как не ему, знать, с каким запасом прочности построены шведские плотины. В семидесятые годы работал в Виете, потом рыл туннели в Сатихауре. Как раз при нем произошло знаменитое ограбление в Виете – из сейфа компании украли всю предназначенную для выплаты зарплаты сумму, пятьсот семьдесят одну тысячу крон. Двенадцатого апреля семьдесят первого, он и сейчас помнил дату. Гуннар был почти уверен, что знает, чьих это рук дело. Но делиться ни с кем не стал. Преступника так и не нашли, а потом и смысла не было искать – истек срок давности.

Так вроде бы и ничего, но раздражение копится – ну что это за погода? За всю жизнь не припомнить такую же дождливую осень. Картошку еле выкопали, бруснику не собрали – тайцам[14] кое-как заплатили и отправили домой. В гараже пахнет плесенью. И не только в гараже, уже и в подвале. Газон пропитан водой, как губка, не сгнил бы к весне.

Хоть бы прояснилось на недельку. Как сейчас нужен крепкий и теплый осенний ветер, просушить раскисшую природу. Но об этом можно только мечтать – моросит изо дня в день. Приходится заниматься домашними делами: перестелить пол, отшкурить и покрасить лестницу на чердак. Разобрать гардероб – черт знает сколько скапливается всякой дряни. И Лидия помогает, когда силы есть. Господи… Разобрать одежду, оставить только самое необходимое, остальное выкинуть. Чем старше становишься, тем меньше тебе нужно. И уйти в иной мир таким же голым, каким пришел в этот. Без всяких украшений и безделушек. И без зубов во рту.

Лидия нынче ночью совсем с катушек слетела. Откуда в ней столько злобы? Не успела проснуться – и пошло-поехало.

– Какое ты дерьмо… мешок с дерьмом… дерьмо и дерьмо…

Это у тебя в пасти дерьмо… и откуда столько? – хотел он сказать, но промолчал. А хуже всего, когда она начинает орать, – неудобно перед соседями. Или когда медсестра приходит. Она и на медсестер всех собак спускает. Вы все, говорит, цыганки, только и смотрите, как бы что украсть.

– Я и сам ее не узнаю, – извиняется Гуннар. – Бог знает, что на нее нашло. Это не она.

Но если не она, тогда кто? Кто она? Где та девушка, на которой он когда-то женился? Будто с годами лопнула и осыпалась красивая скорлупка, а под ней ведьма. Дикий зверь. И чем дальше – тем хуже. Иногда даже страшно на нее смотреть – совершенно чужое, незнакомое, злобное и агрессивное существо. С каждым днем она отдалялась от него. Он мучился, старался отыскать в ней черты той, прежней Лидии, – и не находил.

Сейчас-то она спит. Или ему кажется от усталости, или и в самом деле ночи становятся все беспокойнее. Перед рассветом, в час волка, кончается действие лекарств, и тут-то хуже всего. Ее просто разъедает злоба на весь мир, в первую очередь на него, законного мужа. Кричит, ругается последними словами. И что ему остается делать? Молча лежать, следить, чтобы не натворила глупостей. Позже, утром, придет сестра и сделает укол. Тогда Лидия засыпает, умиротворенная и измученная.

И лишь в эти часы он может воспользоваться передышкой и выйти на долгую утреннюю прогулку. Не только выйти, но и прийти. Прийти в себя. Чтобы выветрились из памяти ее проклятия и угрозы. Освободить место для собственных мыслей. Попытаться увидеть ее такой, какой она была когда-то – молодой, здоровой, веселой. В те годы, когда она его любила.

Дождь усилился. И откуда в небе столько воды? Или небо у нас такое? В нормальном небе вода бы давно кончилась. Где-нибудь в Италии ни за что не уместилось бы столько воды в небе. Даже в Стокгольме, и то вряд ли.

Непромокаемый плащ и сапоги из гортекса совершенно не пропускают воду, но воздух в эту мерзкую осень так насыщен влагой, что кажется, костный мозг и тот промок. Все отсырело, даже нижнее белье какое-то волглое и липкое. Хоть бы солнце, что ли, вышло на секунду… или улыбнулся кто. В такую погоду даже и улыбки бы хватило.

Миновал контору “Ваттенфаля” и опять глянул на реку. Здесь она широка как море. Стура Люлеэльвен… собственно, и рекой-то ее в этом месте назвать трудно – двадцатикилометровое водное зеркало. Река, но бывшая, превращенная ниже по течению в водохранилище гидроэлектростанции в Порьюсе. Черт знает сколько воды в этом году. Настоящий океан. Серое текучее электричество разлилось на полпровинции.

Показалась машина, “вольво V-70”. Гуннар знал эту машину – служебная ваттенфалевская тачка, новенькая. Купили несколько штук для руководства. Гибрид с двумя моторами, бензиновым и электрическим. В ногу с современностью.

– Гуннар! Уходи!

Старый знакомый по прозвищу Хинкен. Жбан. Опустил стекло и машет рукой:

– Уходи!

Проработали вместе больше двадцати лет. Разжирел Хинкен. Как стал десятником, сразу разжирел.

– Что?