Дамиано Де Лука (ЛП)

Чего я никак не ожидала, так это того, что тот же самый проклятый исторический отчет, который я прочитала в архивах Витали, будет вставлен в рамку и висеть в библиотеке как таксидермический трофей. Как память, которой можно гордиться. Не зря же люди часто считали семью Де Лука сумасшедшей.

Я распахнула двойные двери в библиотеку, ожидая увидеть пустоту, как в лучших святилищах.

Вместо этого я обнаружила Дамиана.

Он лежал на бордовом бархатном диване, подперев ноги двумя подушками, подходящими для королевской короны. Между его ладонями лежал экземпляр первого издания романа Федора Достоевского "Братья Карамазовы". Тот самый экземпляр, который я читала и оставила лежать на приставном столике вчера вечером.

Откуда мне было знать, что в этом доме кто-то читает?

Пыль покрывала половину книг в библиотеке, Дамиан никогда не задерживался в доме дольше часа, а Анджело Де Лука хранил в своем черепе больше ярости, чем разума. Ничто в этом доме не кричало: "Литература!".

— По твоим рукам бегут мурашки. — Он ни разу не поднял глаз от книги. Даже если бы он поднял, нас разделяло несколько футов.

По моим рукам пробежали посторонние мурашки. Они испугали меня, но я заставила себя их подавить.

— Не помню, чтобы я читала эту строчку в книге. — Я заняла место на диване напротив него, смирившись с его вторжением. Это не могло быть хуже, чем сидеть взаперти в комнате.

Он перевернул страницу, умудрившись придать движению мужественный вид.

— Они — физическое проявление твоего влечения ко мне. — Его тон не оставлял поводов для споров. Словно его слова были фактом, и если бы он осмелился возразить, то потерпел бы поражение.

Я поблагодарила маман за ее уроки самообладания. Без нее мой голос был бы гораздо менее ровным.

— Значит, мои мурашки, которых не существует, — бред, — являются физическим проявлением моего влечения к тебе, которого тоже не существует. — Тоже бред. — Я так понимаю, слухи о безумии, бушующем на территории Де Лука, правдивы.

Наконец-то он встретил мой взгляд.

— Это не слухи. Это факты.

Но он не выглядел сумасшедшим.

И как бы я ни пыталась убедить себя в обратном, в его словах была правда. Неважно, насколько неожиданными они были. Меня тянуло к нему. И, возможно, по коже бегали мурашки. Может быть.

Если он смог сделать что-то случайное, то и я смогу.

— Ты меня ненавидишь?

Его глаза вернулись к книге.

— Ненависть требует эмоций, а я не обладаю ни одной из них, когда речь идет о тебе.

— Волосы на твоих предплечьях поднялись. — Я проигнорировала вожделение, зародившееся в моем животе, когда его губы слегка наклонились вверх.

Казалось, мы играем друг с другом. Он мог бы притянуть меня к себе и прошептать на ухо: "Поиграй со мной, принцесса". Мое сердце билось так быстро.

Но вместо этого он выдавил из себя полуулыбку.

— Неужели?

— Это проявление твоего влечения ко мне.

— Возможно, — согласился он, и я не смогла сдержать того, что пронеслось между нами, — осознания того, что одна родственная душа узнала другую. — Это, конечно, неестественно.

Неужели он только что признал, что я его привлекаю?

Я затормозила свою реакцию. Потребовалось некоторое время, но я поняла, к чему он клонит, и проклинала себя за то, что не заметила этого раньше. Может, виной тому месяцы разЛука с классом?

— Ты действительно думаешь, что неврозы могут проявляться физически?

Никогда за миллион лет я не думала, что окажусь здесь, сидя в библиотеке босса Де Лука, и буду обсуждать Достоевского и отцеубийцу Фрейда с тайным сыном Анджело. Это не было перемирием. Это была литература, и каким-то образом, по крайней мере, сегодня, она преодолела пропасть между нами.

Он перевернул страницу.

— В этом больше смысла, чем в альтернативе.

— Не для меня. — Я подтянула ноги под бедра, облокотилась на подушку и позволила себе устроиться поудобнее, размышляя.

Фрейд написал эссе, в котором утверждал, что эпилепсия у Достоевского началась после смерти отца, как физическое проявление его вины за то, что он желал смерти отца, но меня это никогда не убеждало. Я ненавидела своего отца. Но я не могла представить, что желаю ему смерти. По крайней мере, не без провокаций. К тому же я не верила, что эмоции могут перерасти в физические болезни.

— Смерть должна быть крайним средством. — Лицемерно со стороны Витали, но от этого не менее верно. — А не какое-то банальное желание, которым можно разбрасываться. И мурашки по коже — твой пример эмоций, вызывающих физическую реакцию, — не так серьезны, как, например, эпилепсия.

Он поднял глаза от романа и впервые с тех пор, как я вошла, рассмотрел мои маленькие спальные шорты и атласную рубашку на бретельках. Его глаза потемнели, и я увидела, как подрагивает его адамово яблоко.

— Осталась бы ты, если бы я обвинил тебя в том, что у тебя развилось сердечное заболевание из-за влечения ко мне?

Я посмотрела на то место, где одеяло прижималось к его бедрам, потому что он был прав. По коже побежали мурашки. От холода, конечно.