– Любой ценой! Я хочу видеть свою дочь абсолютно любой ценой…
Дамир говорит что-то еще, но я его не слушаю и быстро нажимаю на красную трубку, а телефон ставлю на беззвучный режим.
Когда я выхожу из подъезда, то натыкаюсь взглядом на упомянутую машину. Я подхожу к тайоте, открываю дверцу и окидываю взором водителя – это не он, чужой мужчина с кепкой на голове и темными очками на глазах.
Он приказывает мне садиться и, как только я забираюсь в салон, машина резво трогается с места.
Через полчаса мы оказываемся за городом. Водитель тайоты сбавляет скорость и вскоре останавливает автомобиль на обочине.
Я не успеваю спросить о причине остановке, как на горизонте появляется большой внедорожник. Сердце предательски щемит в груди, а в голове стучит, будто бьёт барабан. К горлу подкатывает противный ком.
Вот черт… Это же он и я сейчас его увижу.
«Боже, дай сил не наброситься на этого гада и не выцарапать ему глаза», – произношу про себя и от злости сжимаю кулаки, да так сильно, что ногти впиваются в ладони.
Я выхожу из машины и на негнущихся ногах иду навстречу. Он стоит возле капота своего внедорожника и не спеша курит сигарету.
– Где моя дочь? – произношу сквозь зубы.
– Ты хотела спросить «наша» – ухмыляется, забавляясь гневным выражением, застывшим на моём лице.
– Моя! – качаю головой. – Не твоя, Давид.
Он глотает смешок, а затем достаёт из кармана стандартный лист офисной бумаги, сложенный в несколько раз.
– Читай, – передает мне лист.
Я вырываю из его рук клочок бумаги и ощущаю, как земля уходит у меня из-под ног. Копия свидетельства о рождении Фатхетдиновой Амины Давидовны.
– Шутишь? – истерически смеюсь.
– Нет.
– Ты… – делаю шаг вперёд, – да будь ты проклят!
Съедаемая агонией гнева, я набрасываюсь на бывшего с кулаками и даже умудряюсь поцарапать ему лицо, но он… Сильный мужчина, а потому хватает меня за запястья и заводит их за поясницей. Разворачивает к себе спиной и через несколько секунд я чувствую, как на моих руках защелкиваются браслеты.
– Прости, конфетка, ты не оставила мне выбора, – шепчет на ухо, а затем проводит кончиком носа по шее – морщусь в этот момент. – Ты воняешь лекарствами и Шагаевым.
Он толкает меня в спину, заставляя идти вперёд. Открывает дверцу внедорожника и снова толкает. Я падаю на сиденье лицом вниз.
– Дамир убьет тебя, когда найдёт, – произношу на эмоциях, а он смеётся.
– Динка, ну ты и дура, – очередной смешок и машина трогается с места.
Я не знаю сколько проходит времени, но, когда внедорожник останавливается и Давид выводит меня на улицу, перед глазами появляется незнакомый коттедж, огражденный высоким забором.
– Если ты будешь себя хорошо вести, то увидишь дочь сегодня, – неожиданно заявляет.
– В смысле? Сегодня? Давид! – кричу, хочу дернуться, но металлические наручники ограничивают движения. – Ты специально меня сюда заманил, да? Скажи, что ты задумал?
– Ничего!
– Врешь, – истерически смеюсь. – Ты же больной на всю голову! Да у вас вся семейка долбанутая.
Он зарывается рукой на моём затылке и, намотав волосы на кулак, тянет назад, заставляя взывать от боли.
– Закройся, Дин! И не зли меня. Тебе лучше не видеть каким я бываю в гневе.
Я прикусываю язык, чтобы не сказать лишнего. В одном Фатхетдинов безусловно прав – его лучше не злить. Но чёрт… Мне что делать?
Мы заходим в дом. Давид ведёт меня по большому залу, а затем к лестнице. Я ничего не спрашиваю, пытаясь обдумать своё дальнейшее поведение. Если этот псих привел меня к себе домой, значит, я ему зачем-то нужна. Неужели он думает, что мы сможем вместе растить мою Ляйсан? Но это же немыслимо!
И будто прочитав мои мысли, Давид останавливается напротив одной двери и, склонившись над ухом, шепчет:
– Веди себя тихо. Будь покорной. Подчинись мне…
Я отскакиваю от него, как от горячей сковороды.
«Не дождешься», – крутится на языке, но я молчу. Сейчас нужно молчать и поберечь силы на будущее!
Давид толкает дверь и, когда она распахивается, я слышу женский голос, поющий колыбельную. Язык иностранный, но это точно колыбельная, ведь женщина держит на руках ребенка. Моего ребенка?
Давид кивает женщине на выход. Я провожаю незнакомку взглядом, примечая, что вижу её впервые: определено она той же нации, что и бывший, а может быть, вообще его родственница – не удалось толком разглядеть.
– Иди, – Давид толкает меня к детской кроватке, и я иду на ватных ногах.
Мне хватает одного взгляда, чтобы понять, что это моя маленькая Ляйсан. На глаза тут же накатывают слёзы. Горло душит будто удавкой. Задыхаюсь. Закусываю губу и еле-еле сдерживаю крик. Нельзя! Нельзя пугать малышку.
Оборачиваюсь и умоляющим взором смотрю на Давида:
– Пожалуйста, сними наручники. Я хочу взять свою дочь на руки.
Он смотрит на меня исподлобья, а затем качает головой.
Падаю на колени, склонив голову вниз.
– Пожалуйста, не будь таким жестоким! Я тебя очень-очень прошу.
Он снова говорит нет, а я не знаю, как убедить. Не знаю, что делать дальше. Я готова целовать его ноги, туфли – что угодно, лишь бы он позволил прикоснуться к моему ребенку!