Дамская дуэль

– Вам не кажется, что в ту эпоху люди были гораздо счастливее, нежели сегодня?

– Вы так считаете, потому что тогда прекрасные богини с Олимпа спускались к смертным?

– Нет, потому что они умели любить, – ответил Кольцов, – а нынче все выглядит так, как будто все естественные чувства стеснены корсетом и кринолином.

– Отчего же именно корсетом и кринолином? – спросила княгиня. – Вы полагаете, что жабо и коса предоставляют сердцу больше свободы действий?

Подпоручик пожал плечами, ему-то представлялось, что сам он любит с исключительной полнотой и нисколько не уступает в этом влюбленным сердцам древности, однако княгиня на этот счет придерживалась другого мнения.

– Вы полагаете, что любите меня, – проговорила она, – но чем, по сути, является то, что вы при этом испытываете? Немного самомнения, немного упрямства и очень много… тщеславия. Сегодня уже не любят, а заводят любовную связь, и не сердце, не страсть оказывается тем, что скрепляет эти нежные узы, но только скука.

– И что же, на ваш взгляд, породило этот перелом в человеческой природе?

– Философия, – ответила дама рококо, мы слишком много размышляем о своих чувствах, чтобы они могли пустить глубокие корни, а кроме того у нас есть идеалы, лишающие нас умения радоваться реальности, сколь бы прекрасна или смешна ни была последняя. Давайте сейчас остановимся на мне самой. В первый момент, когда я пришла в себя после того несчастного случая и увидела вас, стоящим передо мной на коленях, вы, помнится, мне очень понравились…

Кольцов залился румянцем и смущенно уставился в землю.

– В тот вечер, когда после оригинальной серенады вы признались мне в любви, – продолжала Людмила, – вы понравились мне едва ли не еще больше, а сейчас…

– Сейчас я вам уже ненавистен! – прервав ее, воскликнул Кольцов.

– Нет, – возразила княгиня, поигрывая веером, – сейчас я даже верю, что влюблена в вас.

– Вы меня любите! – вскричал молодой офицер, да так порывисто, что крошечная малиновка, сидевшая на краю водоема и с любопытством наблюдавшая глазками-самоцветами за нашей парой, испуганно вспорхнула.

– Похоже, – сказала княгиня, – иначе чем объяснить, что мое сердце начинает биться как сумасшедшее, когда вы входите в комнату, и еще долго колотится потом, когда вы уже рядом? Убедитесь сами.

С этими словами кокетливая красавица взяла руку молодого офицера и приложила ее к своему сердцу.

– И в самом деле, – запинаясь, пролепетал Кольцов.

– Итак, предположим, что я люблю вас, – продолжала рассуждать Людмила. – Как долго я буду любить вас? Мне выпало большое несчастье носить в душе очень высокий идеал мужчины. Если мне теперь встречается в жизни мужчина, благодаря тому или иному, или многим достоинствам, которые я считаю непременными атрибутами настоящего мужчины, волнующий мое воображение, то я, думается, люблю его, да, я от него в восторге и способна совершать все глупости молоденькой девушки до тех пор, пока при продолжительном и более пристальном рассмотрении на этом сияющем месяце не выступят пятна.

– То есть?

– Пока мне не откроются те темные места, которые существуют в характере каждого человека, – продолжала красавица, – ибо я вдруг увижу, насколько мужчина, которого я люблю, далек от мужчины, который мне рисовался в мечтах, и я разочаруюсь, мое расположение будет вырвано с корнем, и у меня едва ли останется даже сострадание там, где еще совсем недавно было восхищение.

– Да, это и в самом деле очень печально, – сказал Кольцов, но он, собственно, не знал ни того, что сам думает о княгине, ни того, что ему следовало сказать.

– Таким образом, вы теперь видите, – продолжала она, – что я совершаю несправедливость по отношению к себе и к тому мужчине, которому себя отдаю, вступая в новый брак.

– И каким же, позвольте, представляется вам идеал мужчины? – после непродолжительной паузы спросил Кольцов.

– Мужчина, которого я могу полюбить, которому могу принадлежать, – ответила Людмила, – должен сочетать в себе все телесные достоинства с достоинствами духовными, в то же время он должен быть истинным кавалером, неустрашимым воином и незаурядного ума философом.

– У вас весьма высокие требования, – пробормотал молодой подпоручик, испуганный главным образом философией.

– Все эти качества, разумеется, редко соединяются в одной личности, – сказала Людмила, – даже, пожалуй что, никогда. Вольтер уродлив как обезьяна, а у Морица Саксонского капральская логика; а коль скоро это действительно так, то я, если мой дух и витает в высших сферах, вынуждена вместо своих божественных грез довольствоваться в жизни обыденной действительностью. Пожалейте меня.

Княгиня погрузилась в размышление.

– Найду ли я когда-нибудь свой идеал? – проговорила она спустя некоторое время, направив взгляд своих темных одухотворенных глаз вдаль.

Кольцов молчал и продолжал упорно молчать, когда прекрасная женщина, будто нечаянно, сперва кончиком туфельки коснулась его ноги, затем полным, теплым предплечьем задела его руку.

– Странная женщина, – думал он, – может, она действительно не способна любить?

А княгиня? Княгиня про себя говорила: